Терри Пратчетт. Дух фэнтези

Плоский мир – волшебная земля. Там живут боги, которые играют людскими жизнями, волшебники и ведьмы, варвары и драконы, а еще – способность посмеяться над собой. Одно только появление персонажа по имени Слепой Хью (отсылка к Слепому Пью из «Острова сокровищ» Стивенсона) уже говорит читателю, что автор не особенно серьезен. Роман несется вперед, персонажи возникают на мгновение и сразу исчезают, и читателю хочется узнать о них все больше и больше. Сюжет в романе незайтелив, главное – воображение, примерно как в «Посмертных записках Пиквикского клуба» Диккенса. Сам Пратчетт называет «Цвет волшебства» «роуд-муви до изобретения дорог». Тогда «Пиквикский клуб» – это «роуд-муви сразу после изобретения коммерческого транспорта».

Пратчетт признается, что не совсем понимал, что делает, пока задумывал и писал «Цвет волшебства». И что он писал для себя, то есть для человека, который вырос на фэнтези[30]. Романы о Плоском мире многослойны и выразительны. За тридцать лет было написано более сорока романов. Как и Средиземье, Плоский мир обзавелся своей историей, законами и легендами, вдохнул немного жизни в угасающий жанр, который теперь – не без помощи Пратчетта (и немного Дж. К. Роулинг) – снова востребован.

Пратчетт говорил, что «Цвет волшебства» был написан как протест против фэнтези-бума семидесятых. Тогда властителями душ стала плеяда писателей, испытавшая несомненное влияние Дж. Р. Р. Толкина. «Сильмариллион» был опубликован в конце семидесятых, и избежать давления Толкина было непросто. Впрочем, я полагаю, что это своего рода посмертный анализ, поскольку Пратчетт утверждает, что не знал, что делает.

В начале восьмидесятых он считал жанр фэнтези мертвым. Он полагал, что писателям не хватает воображения – главного «ингредиента» для фэнтези – и что они просто повторяют проверенные и испытанные сценарии. Это очень заметно по второму роману о Плоском мире, «Безумной звезде». В этой книге появляется очень старый герой по имени Коэн-Варвар, состарившаяся пародия на Конана-Варвара из классических рассказов Роберта Говарда. Наемница Херрена размышляет о недостатках избранной карьеры: мужчины не принимают ее всерьез, пока она их не убьет в прямом смысле этого слова, а кожаные шмотки выводят ее из себя. Пратчетт утверждает, что все героини-воительницы одеваются очень скудно и преимущественно в кожу. Разумеется, он прав, и виной тому лень писателей.

Тут мы начинаем понимать «Цвет волшебства» несколько глубже. Он был написан после многих лет запойного чтения фэнтези-романов. Пратчетт знал, что волшебники могущественнее ведьм – без сексизма в фэнтези никуда – и что все всегда носят определенную одежду. Что-то подобное он упоминает в конце «Маленького свободного народца», где героине приходится позволить мальчику приписать себе ее заслуги – она спасла самого мальчика и своего брата от Королевы эльфов. В «Цвете волшебства» Пратчетт решил сломать все клише жанра и сделать героем волшебника, который очень удивляется, если его магия вдруг сработает. Слишком много в мире романов, где волшебник только простирает руку, и кого-то сразу разрывает на куски. Если не считать, конечно, Гэндальфа, чьи силы по большей части скрыты.

Так что, начиная серию о Плоском мире, Пратчетт хотел попытать счастья в работе с жанром, который уже загнивал, и немного поиздеваться над ним. Какой еще автор рискнул бы поставить в своем вымышленном мире фабрику по производству презервативов? Уж точно не Толкин и не Льюис – это вывело бы их далеко за пределы зоны комфорта. Пратчетт же делает это не моргнув глазом.

Совсем неплохо высмеивать жанр, расписывая разные приключения, но нужно предложить читателю и что-то еще. В «Цвете волшебства» это непосредственно цвет волшебства. Пратчетт изобрел восьмой цвет Краедуги, октарин, «образующийся за счет эффекта рассеивания сильного солнечного света в интенсивном магическом поле». Этот цвет упоминается в названии «Октаринавой Книги Сказок» (не забываем о разноцветных книгах сказок Эндрю Лэнга).

Что же сам Пратчетт говорит о «Цвете волшебства»? Он говорит, что это смешная книга и что на этом прочном фундаменте выросла вся серия. Но почему она стала краеугольным камнем этого канона? Что вдохновило автора на сорок с лишним книг? Откуда все это пришло? Мы уже видели, что идея естественным образом родилась из предыдущих трех романов, а теперь давайте посмотрим на сюжет.

Когда мы впервые встречаем Ринсвинда, «подзаборного волшебника», который не верит в собственные магические силы, он находится под воздействием лекарства, подавляющего страх. Он очень бесцеремонно ведет себя с двумя разбойниками, которых встречает в трущобах, хотя и признается, что в ужасе. Это пренебрежение к надвигающейся опасности напоминает о Зафоде Билброксе из «Автостопом по галактике» Дугласа Адамса – у него были специальные очки, которые чернели при приближении опасности. Лекарство Ринсвинда настолько же бесполезно, потому что делает его бесполезно бесстрашным.