Терри Пратчетт. Жизнь со сносками. Официальная биография

А у Терри – человека, по большей части к мирскому безразличного, – все-таки, как и у большинства писателей, имелась незаметная, но железная соревновательная жилка, натянутая, как струна пианино; и порой ее нет-нет да задевали. Похоже, это как раз был один из таких случаев. Раз уж автору таких бестселлеров, как Riders, Rivals и Score! официально нужна помощь, то чем хуже Терри, на тот момент продавший около 50 миллионов книг на 29 языках?¹

Так или иначе, восхваления Аманды срезонировали с Терри – и продолжали резонировать, когда тем вечером он поехал домой в Уилтшир безо всякой личной помощи.

Шел 2000 год. Терри было 52. Он жил, как он это называл, в «особнячке Судного дня» под Солсбери. Уже десять лет он считался самым продающимся писателем в Британии – и только недавно нехотя уступил это звание некой Джоан Роулинг. Цикл «Плоский мир» уже насчитывал двадцать пять романов, на всех парах мчась к сорока одному, и еще Терри написал ряд книг вне его, в том числе потрясающе успешные вещи для читателей младшего возраста. Этот выдающийся писатель, как будто ни разу не испытавший и двухминутного творческого кризиса (и довольно презрительно относившийся к самой его идее и к тем, кто на него жаловался), выпускал по две книги в год, а иногда находил время втиснуть и третью. Популярность его творчества была неизмерима, а вездесущесть – легендарна: частенько говорили, что в Британии ни одному поезду не давали отойти от платформы, пока не убеждались, что хотя бы один пассажир читает Терри Пратчетта².

Столь головокружительный успех неизбежно требовал от него времени на дела помимо написания новых романов. В первую очередь из-за того, что, как саркастически говорил Терри, он стал «антивтором». Антивторы, объяснял Терри, очень отличаются от авторов. Антивторство – это, по сути, все те обязанности, которые не дают писателю писать: в случае Терри – два длинных и феноменально успешных книжных тура в год в Британии и еще несколько – за границей, для чего он всегда облачался в черную федору, черную кожаную куртку «Левайс» и черные джинсы «Хуго Босс» («поехал турить с альбомом», называл это он), а также выступления при аншлагах – в том же костюме – на лекциях, конвентах и фестивалях, – и это пожирало все больше его времени и сил.

Но бремя антивторства не оставляло Терри и дома. Здесь оно обретало вид писем – целых мешков писем. Читатели книг Терри отличались не только многочисленностью, но и силой привязанности к его творчеству, и многих из них тянуло ему написать. Вдобавок были и более формальные просьбы – совета, денег или, в случае самых дерзких корреспондентов, и совета, и денег. Дошло до того, что само чтение почты и ответы в том объеме, в котором Терри чувствовал себя обязанным отвечать, превратились в отдельную работу, не оставив в рабочем дне часов на что бы то ни было еще – например, на собственно написание книги. Или, в случае Терри, сразу нескольких. Он любил работать одновременно над двумя, а то и тремя, и частенько где-то на заднем плане уже обретала форму четвертая.

Затем без конца трезвонящий телефон – звонили в связи с книгами, гастролями, фестивалями, интервью или комментариями, просили написать для газетных приложений тексты в жанре, который Терри называл «Моя любимая ложка». А он, сам бывший журналист – сперва работавший в газетах, а потом по другую сторону колючей проволоки, пресс-секретарем, – был физически неспособен не взять трубку. Ведь пропустишь звонок – пропустишь сюжет. (Как мы еще увидим, опыт, полученный Терри в газетах, во многом сформировал его подход к творчеству.)

А вдобавок ко всему этому – еще и мерчандайзинг. Он уже стал значительным бизнесом, но Терри настаивал на праве последнего слова относительно любого продукта по Плоскому миру, от фигурок до свечей, от полотенец до дверных табличек, от открыток до кулонов. Терри смотрел на это так: все эти вещи – продолжение мира, который он создал в книгах, и ему не хотелось, чтобы кто-то что-то перевирал или искажал этот мир недопустимыми вольностями, тем самым разочаровывая или, того хуже, обманывая читателей. Благородная точка зрения, особенно если знать, какими деньгами – «умопомрачительно большими суммами», по выражению Терри, – потрясали различные компании, чтобы убедить его разжать железную хватку на франшизе. Но те же высокие принципы неизбежно требовали серьезного внимания к делам. Как сказал Терри в интервью 1996 года для Science Fiction Book Club: «Если у вашего Микки-Мауса отвалятся уши, доброго мистера Диснея никто не потревожит. Если кто-то купит футболку Плоского мира и она полиняет после стирки, то письма посыплются на меня»³.