Территория

Андрей зашагал вдоль ручья. Уже стало совсем светло. Срезая дорогу, он вышел на перевал в гряде сопок, подковой окружившей поселок. Весь он лежал внизу, под ногами, дикая смесь из самодельных хибарок, больших палаток на каркасах и шлакоблочных четырехэтажных домов. Домов было еще мало, они только пунктиром намечали улицы, и от этого казалось, что они тоже построены в беспорядке, где попало. Прямо под перевалом протянулась ровная блестящая в холодном рассветном солнце посадочная полоса. Стояли оранжевые ИЛы полярной авиации и вертолеты. Чуть в стороне выстроились цепочкой «Аннушки». Над поселком белыми шапками висели дымки: по первым холодам уже топили печи.

- Вот тут и будешь жить, - сказал Андрей Валету. Тот поморгал и вылизал морду длинным языком. - Предвкушаешь? Ну, ну! Пошли.

На улицах ревели «Татры», громыхали бульдозеры. Пахло смесью смолистых дров, солярки и горелого в масле железа. Так пахнет во всех поселках золотодобытчиков. В таежных поселках. А в тундровых - другой запах. Там топят углем.

Андрей дошел до здания, где помещался урс, и кассир, потребовав паспорт, отсчитал ему пачку четвертных ассигнаций.

- Крупнее нет, - пояснил кассир.

- А на эти что, ничего не купишь? - спросил Андрей.

- Карман оттопыривают.

- У меня рюкзак.

- Тогда я могу рублями выдать.

- Считать долго, а я разучился. Закрывайте свою контору, пойдем в магазин.

- В магазин - это бы хорошо, - вздохнул кассир. - Но! При нашей работе! Недопустимо! А рыбы нет у тебя? Рыбы бы я поел. Знаменитая на твоем озере рыба.

- Есть, - Андрей развязал рюкзак и отдал гольца.

- Ох и спасибо! - запричитал в окошко кассир. - Ну, удружил! Приходи в любое время, если чего надо. Не стесняйся.

- Ладно, - Андрей вышел на улицу.

Он еще раз оглянулся на здание урса. Это был не дом, а именно здание. Срубленное из дерева, с углами, пристройками и отделенной от мира башней-мансардой. В мансарде горел свет. На месте, выходит, бог - хозяин и кит снабженческих дел тысячеверстных пространств Шакунов Семен Игнатьич. Фронтовик и Герой Советского Союза. Вот так-то! Видали ли вы, неизвестно к кому адресуясь, подумал Андрей, - видали ли вы снабженца - Героя Союза? И часто ли вы, часто ли вы вообще видали таких людей? Пространства тайги и тундры пронзает взором Семен Игнатьич. Туда колбаса, сюда картошка, сюда нейлон и перлон. Вот его, Андрея, уговорил на озеро. Не мельчи, говорит, душой. Тебе, говорит, Андрей, надо что: ушам тишину, рукам работу, башке спокойствие. Вот тебе озеро. Лови рыбу. Рыбаки мне нужны. Живем, представляешь, в краю рек и озер, а рыбу самолетами везем за семьсот километров. И, заметь, только на праздники. Там, конечно, не пансионат, но ты справишься. И вообще - почувствуй материальную самостоятельность, успокойся и решай, как тебе быть…

…Нет, не совсем так тогда было. Была весна, и он шел по весенней улице с характеристикой и трудовой книжкой в кармане. Лиственницы на снегу стояли четкие, залитые солнцем. А дорога была черной и мокрой. По этой мокрой черной дороге его обогнал грузовик. Грузовик шел в аэропорт. Сейчас все грузовики катили туда, где круглые сутки ревели пассажи авиационных моторов. Экспедиционное время в экспедиционном поселке. В кузове лежали ребята. Еще без бород, еще по-зимнему бледные. Андрей мельком все это заметил, уступая дорогу. Но грузовик вдруг затормозил, и из кабинки вывалился Федя Валягин, начальник партии, шахматный враг номер один. Федя был в торбасах, на них - калоши. Конопатое лицо его светилось радостью. И Андрей рассмеялся, увидев знакомую драную шапку с полуоторванным ухом, прищуренную вятскую физиономию и эти калоши на торбасах.

- Новую моду вводишь? Калоши со скрипом или без?

- Тепло, сухо, дешево и практично, - ответил Федя. - До осени, значит.

- До отпуска, - сказал Андрей. - Твоего отпуска. В Москве встретимся.

- В такой день плоские шутки. - Федя сморщил веснушчатый нос.

Андрей молча показал трудовую книжку.

- Та-ак, - растерянно протянул Федя Валягип. - А с кем я шахматную корону делить буду. С кем говорить про прекрасное. В искусстве, в жизни и в женщинах. Брось! Зачезай в кузов. Оформим вчерашним числом. Через час вылетим. Через три будешь ставить палатку, жизни радоваться. «Примула-16» - это мы. Наши позывные. Энтыгейская поисковосъемочная. А?

- Нет, - сказал Андрей. - Не могу. Мне надо…

- А солнце! А весна! Куропатки сейчас с ума сходят. В тайге запах стоит, как будто всю парфюмерию перебили. И «Примула-16» - это мы, писарская твоя душа.

- Домой полечу, - сказал Андрей. - В цивилизацию.

- Ума не надо. Силы тоже. Самолеты ходят, билет свободно. Ты вдумайся. Человеком за лето станешь. А мы, - Федя даже хохотнул, - будем каждый день про тебя в газету очерк писать. Какой ты романтик. Какой у костра задушевный товарищ. Как ты один на один съел медведя. Как не боишься трудностей. Как ты открыл ун-ни-к-каль-ное месторождение, стоял и думал: «Здесь будет город». И счастливая слеза текла по твоей небритой, опухшей от комаров щеке.

Андрей усмехнулся.