Территория без возврата

Он больше не отражался в зеркалах. Вместо него всюду была Кайра, такая, какой он увидел ее в первый раз: с косынкой на темных волосах, с рюкзаком за спиной. Большие серо-зеленые миндалевидные глаза, тонкий нос с небольшой горбинкой, высокие скулы — сотни, тысячи ее лиц смотрели на Алекса со всех сторон.

Растерянный, изумленный, он двинулся с места, пошел вперед. Многочисленные образы Кайры будто бы последовали за ним.

— Забери меня, — прозвучал знакомый нежный голос. — Алекс, найди меня.

Он знал, то должен отыскать ее, настоящую, среди сотен зеркальных двойников, и что у него нет права на ошибку. Если он промахнется, укажет неправильно, выберет не то отражение, Кайра исчезнет навсегда. Алекс больше не увидит ее.

— Скорее, — умоляла Кайра. — У меня почти не осталось времени.

— Сейчас, сейчас, — бормотал он.

Алекс бегал по коридорам, мучительно вглядывался в знакомые черты, кружил по лабиринту, всем своим существом ощущая, как отведенное ему время уходит, просачивается, словно песок сквозь пальцы.

Он боялся вскинуть руку и сделать выбор, который мог оказаться неверным. Но и медлить было уже невозможно. Алекс упал на пол, прижимая ладони к глазам, и закричал:

— Я не могу! Я не знаю, где ты! Больше не знаю, кого мне искать!

Он проснулся в холодном поту. Горло саднило от крика, дыхание причиняло боль.

Сейчас, чувствуя, как шасси оторвались от земли, и большая крылатая машина понесла его за океан, Алекс подумал, что это правда. Он и сам не знал, кого ему искать. Где она — настоящая Кайра, которую он любил.

Часть вторая. Отрывки из дневника Алекса

31 декабря 2020 года

Новый год для меня теперь похож на поминки. Пить хочется не чокаясь. Улыбка сползает с лица, как старайся присобачить ее на место. Мысли в голове вертятся одна другой мрачнее.

Хотя одна удачная все же попалась — купить вот этот блокнот, куда я теперь пишу, и начать вести дневник. Когда тебе не с кем поговорить, некому не то что душу излить, а даже просто правду сказать, чистые страницы — это самое то. Царапаешь острым пером по живому, оскверняешь чернилами невинные белые листы, поганя их своими признаниями, и точно знаешь, что более покорного и внимательного собеседника тебе не найти.

Продавщица в магазине посмотрела на меня так, будто приговорила к пожизненному заключению в палате с мягкими стенами и решётками на окнах, и перекатила комок жвачки из-за щеки за щеку. Придурка, который ворвался в магазин перед самым закрытием и с порога потребовал блокнот, хотелось послать по известному адресу, но она все же сдержалась.

Блокнот шикарный. Толстый, обтянутый красной кожей. С умилительной закладочкой. Держись, дружище. Терпи.

В США Новый год не такой глобальный, долгожданный праздник, как в России. Никакой не рубеж, когда полагается загадывать желания и делать вид, что веришь, будто они исполнятся. Здесь народ пышно, с придыханием и паточно-сладкой радостью отмечал Рождество, и до 31 декабря запала мало у кого хватило.

А скорее всего, большинство квартир попросту пустые: все разъехались на каникулы. Отчитываются об успехах, достигнутых в ходе построения великой американской мечты. Звенят бокалами на берегу океана, сверкают белозубыми улыбками.

Сейчас два часа ночи, но во всем городке горит мое окно, да еще одно, в корпусе напротив. Тоже какой-то бедолага мается. У меня мелькнула мысль сходить к нему, выпить вместе, но я ее отбросил.

Может, там никакой не бедолага. Может, он как раз счастлив: сексом, например, занимается. Или деньги считает. А может, это вовсе никакой не он, а она — целеустремленная, продвинутая, повернутая на своей независимости и принципиально не бреющая ноги и подмышки. Я тут таких навидался. Позвонишь в дверь, а потом окажется, что домогался в грубой форме.

Жалею, что не сразу стал вести дневник. Но хорошо, хоть сейчас додумался. Квартиру мою не обыщут, никто его не найдет. А если я почувствую, что это может быть, то сожгу. Но все же на видном месте оставлять тоже не годится: спрячу туда же, где храню дневник Кайры.

Десятого декабря у меня родилась сестра. Алисой назвали. Мне не очень-то понравилось имя, но я сказал, что очень.

У мамы глаза сияют и искрятся, не хуже новогодних гирлянд. И у папы тоже. А я смотрю на них, на Алиску крошечную, и у меня все внутри переворачивается, как будто лечу куда-то на американских горках. И зачем, зачем я уехал от них?

Нет, неверная формулировка.

Зачем я полез искать Саймона, лабораторию, Университет, зачем показал проектор, зачем, зачем…

Свалял дурака.

— Пожалуйста, приезжай домой на Новый год, — просила мама.

— Семейный же праздник, — вторил отец. — Сколько можно на сестричку через экран смотреть?

Я отшучивался, потом делал серьезную мину — мол, не могу, тут дела, позже. Они огорчаются, мама так почти до слез. И продолжают ждать.

А я знаю, что никогда… Только через экран теперь.

Пойду водки выпью. Она тут, кстати, не хуже, чем в России. Хотя там я ее не слишком часто пил и не любил.