Территория книгоедства

31 июня в Народном суде разбиралось дело о переделке А. Н. Толстым пьесы Карела Чапека «РУР». Переводчик «РУРа» Кролль передал в прошлом году А. Толстому перевод пьесы для проредактирования. Согласно договора, Толстой, в случае постановки «РУРа» в театре, должен был уплатить Кроллю половину авторского гонорара. Кролль полагает, что «Бунт машин» Толстого является переделкой его перевода, и требует от Толстого авторские (согласно их договора).

Вот по тому же поводу отрывок из письма Горького:

Хотя Толстой и не скрывает, что он взял тему Чапека, но он взял больше чем тему… <…> Есть прямые заимствования из текста Чапека, а это называется словом, не лестным для Толстого, и весьма компрометирует русскую литературу. Лично я очень смущен и возмущен.

Впрочем – и здесь Толстой сильно недотягивает до Бендера – уличенный в плагиате писатель терзается от укусов совести и ведет себя в этом смысле отнюдь не как классический комбинатор. Свидетельствует Корней Чуковский (из письма к сыну; цитирую опять-таки по Варламову):

Алексей Толстой был у меня – в совершенной тоске. У него впереди процесс – из-за «Бунта машин». Я вполне утешил его, сказавши ему, что Шекспир тоже списал «Укрощение строптивой». Он судорожно ухватился за сие обстоятельство.

Бог с ним, с Алексеем Толстым, – в литературе бывает всякое. Опубликовал же однажды поэт В. Журавлев под своим именем стихотворение Анны Ахматовой. А когда его уличили, сказал: «Подумаешь! Да пусть она у меня хоть два возьмет».

Вернемся к Шлезингеру. Вернее, к приему, который он пытался использовать в своих авантюристических целях. Прием, как я уже говорил, не новый. И, если честно, наследник Бендера, раз уж сделал ставку на добрый луч, мог придумать что-нибудь помасштабнее. Каракулевый завиток на гладковидных мехах – вещь, бесспорно, хорошая, но почему бы ему было не запустить в работу красный луч профессора Персикова, к примеру. Естественно, учтя опыт головотяпства поставщиков змеиных и крокодильих яиц, допустивших массовые атаки ползучих гадов на столицу нашей родины город-герой Москву. Или, как в «Пылающих безднах», романе Николая Муханова, использовать невидимые лучи, способные «утилизировать энергию произвольного движения тел в пространстве, которая бесцельно пропадает в безвоздушных безднах». И с его, невидимого луча, помощью урегулировать отношения с Марсом. А то совсем марсиане оборзели – лишили атмосферы нашу Луну, выпаривают лучом «фелуйфа» наши Тихий и Атлантический океаны, обращают в первичную материю принадлежащие Земле планетоиды.

Так что, товарищ Бендер, то есть, я извиняюсь, Шлезингер, не ту вы избрали тактику, не тот применили луч, да и время, страну, планету тоже выбрали не те, если честно.

Люди с прыгающей походкой

Повторяю мысленно, про себя, начало замечательной книги: «На очень холодной площади в декабре месяце тысяча восемьсот двадцать пятого года перестали существовать люди двадцатых годов с их прыгающей походкой» – и думаю: а когда перестали существовать мы, люди рождения середины 50-х годов века, продолжения девятнадцатого?

Однажды мне выпало побывать на презентации книги поляка Мариуша Вилька о Русском Севере («Волок», издана у Ивана Лимбаха). Писателя спросили о «Солидарности», о нынешнем его отношении к событиям, в которых он принимал самое живое участие (Вильк – соратник Леха Валенсы, один из лидеров «Солидарности»). Вильк помялся, потом сказал, что эту тему он обсуждать не хочет. Опять помялся и рассказал следующее.

Знакомый журналист несколько лет назад собирался брать у писателя интервью, тоже по поводу «Солидарности». Вильк сказал, что об этом давать интервью не будет, но журналист все равно приехал, и вот писатель садится в его машину, они едут, и где-то не доезжая Влтавы Вильк просит остановить машину.

«С „Солидарностью“ меня связывает любовь, – говорит журналисту Вильк. – Я был молод, я был влюблен, однажды в зеленой роще я впервые поцеловался с любимой девушкой». Писатель замолкает и продолжает: «Вот на этом самом месте, где мы сейчас остановились, и была та зеленая роща».

Вокруг ни деревца, бензозаправка, асфальт.