Дикарь ударил себя кулаком в грудь, стукнул древком копья по земле и громко крикнул: «Ху!» Корабль несколько раз ответил раскатистым эхом на его клич. Абориген расплылся в довольной улыбке. Его и без того уродливое лицо сильно перекосило: нижняя губа отвисла, оголяя гнилые зубы; правый глаз скрылся за темной пупырчатой бляшкой, а левый превратился в узкую щелочку между красными губчатыми наростами; мясистый приплюснутый нос слился в сплошную пористую массу с фиолетово-сизыми наплывами на щеках.
Видимо, из-за переизбытка чувств дикарь провел острием копья по железу. Пронзительный, терзающий слух скрежет, похоже, доставлял этому человеку наслаждение, поскольку он еще дважды заставил Купрума закрывать уши руками и морщиться от неожиданно возникающей зубной боли.
Со стороны дожидающихся разведчика дикарей донеслись призывные крики. Абориген еще раз пробудил победным кличем эхо внутри баржи, развернулся и потопал к соплеменникам.
Купрум осторожно выдохнул, смахивая рукой пот со лба. Подождал, когда стихнут шаги незнакомца, и пополз по палубе, огибая сваленный в кучу металлолом. Весь в рыжей пыли от ржавчины, он выглянул в продольное отверстие в основании фальшборта.
Дикарь быстрым шагом приближался к сородичам. На полпути к ним он потряс копьем и громко залопотал. Аборигены ответили ему радостным гомоном, дружно топая ногами.
Когда разведчик приблизился к землякам, один из них (по костяному кольцу в носу, ожерелью из когтей мутантов на шее и вымазанному в белой глине пучку волос на голове Купрум решил, что это вождь) показал на него нанизанной на берцовую кость черепушкой какой-то зверюги. Потом он ткнул скипетром в стоящего неподалеку от него дикаря с самодельным луком в руках и пролаял что-то нечленораздельное. Оба воина поклонились вождю и направились к пленнице.
Купрум приготовился прострелить им головы, если те надумали причинить Насте вред, но лучник убрал лук в висящий за спиной кожаный колчан с торчащими из него стрелами, а копейщик перевернул оружие острием к себе. Сталкер чуть опустил ствол «калаша», следя за развитием событий. Тем временем копьеносец присел на колено, просунул древко под путы пленницы и кивнул помощнику. Вдвоем они ловко подняли женщину и потащили ее, как подстреленную на охоте добычу.
Лежа на палубе и наблюдая за дикарями сквозь отверстие для стока забортной воды, Купрум терпеливо ждал, когда те уйдут на достаточное расстояние. Он опасался выдать себя неосторожным звуком, покидая сухогруз и, как оказалось, у него были на то все основания. Стоило сталкеру оставить наблюдательный пост и, низко пригибаясь, перебежать к намотанному на кнехт канату, как груда сваленных в кучу посреди палубы тяжелых железяк с угрожающим скрипом осела наполовину.
Купрум замер на месте. Сидя на корточках, медленно повернул голову, глянул через плечо. Железная гора с протяжным стоном опустилась еще ниже и замерла. Откуда-то из ее глубин донесся глухой стук и скрежет, а потом все прекратилось. Наступила такая тишина, что сталкер услышал, как травяные колоски скребутся о борт корабля.
Опасаясь сделать лишнее движение, Купрум медленно выпрямился. Дикари ушли достаточно далеко и теперь приближались к лежащему на боку буксиру, обходя по краю россыпь блестящих на солнце лужиц. Наполовину вросшее в землю судно было последним из брошенных в затоне кораблей. За ним начинался пологий склон возвышенности, плавно переходящий в бескрайнее поле с отдельными пятнами лиственных рощиц и кляксами кустарников.
Дело принимало серьезный оборот. Долго медлить было нельзя, обозначающая Настю звездочка уже светилась у самого края ПДА, грозя в скором времени исчезнуть совсем, но и спешка не сулила ничего хорошего. Один неверный шаг грозил нарушить устоявшееся статус-кво. Изрядно прогнившая за годы забвения палуба могла обрушиться в любой момент, увлекая за собой не только изъеденный ржавчиной стальной хлам, но и человека. Даже просто падение с такой высоты было чревато серьезными последствиями, не говоря уж о том, что внизу парня ждала не мягкая перина, а наваленное как попало железо.
«Наткнешься спиной на какой-нибудь ржавый штырь – и пиши пропало, – подумал Купрум, трижды сплюнул через левое плечо и покусал язык: – Тьфу-тьфу-тьфу, чур меня, чур».
Сталкер набрал полную грудь воздуха, медленно выдохнул и сделал маленький шажок, почти не отрывая ногу от палубы. Железная гора позади него осталась неподвижной. Корабль не издал ни единого звука, и даже вороны, что не так давно появились в небе (близкую смерть они, что ли, чуют, мерзавки?), перестали каркать на всю округу. Инозона как будто замерла в предвкушении последнего акта трагедии.
– А вот хрен тебе, – прошипел Купрум. – Сожрать меня захотела? Подавишься!
Он резко прыгнул вперед, держа курс на висящий с той стороны борта канат. Палуба с отвратительным треском и скрежетом провалилась под ним, когда он сделал еще один прыжок. Груда ржавого железа и прогнивший настил с оглушительным грохотом провалились в трюм, откуда через мгновение вылетело облако красноватой пыли.