Впереди показался просвет между деревьями. Я поднажал и вскоре оказался перед зарослями дикой малины. За кустарником начиналось заросшее травой небольшое поле. Оно упиралось в огораживающий деревеньку плетень, за которым толпа людей в самодельных одежках отплясывала перед сильно дымящими вязанками хвороста. Рыжие языки пламени проскальзывали в серых клубах дыма, каждый раз вызывая своим появлением радостные вопли толпы.
Из середины постепенно разгорающегося костра торчали высокие черные от копоти бетонные столбы с привязанными к ним пленниками. От того места, где я стоял, до танцующих дикарей было чуть больше ста метров, но даже на таком расстоянии я узнал мою Настеньку по цвету волос. Она поникла головой. Рыжие пряди свисали на грудь моей девочки и вздрагивали всякий раз, когда Настя заходилась в кашле от разъедающего горло дыма.
Рядом с Настей боролся за жизнь мой сын. Он то и дело напрягал мышцы рук, пытаясь порвать крепкие путы, но у него мало что получалось. Дым тоже досаждал ему, но не так сильно, как матери, так что пока он всего лишь хрипел и отплевывался.
Я не собирался ждать, когда они задохнутся, но и лезть без предварительной подготовки в драку против вооруженных копьями мужчин, было бы с моей стороны верхом безумия. Так я рисковал и Настю с сыном не спасти, и свою жизнь потерять.
Я закрыл глаза, втянул полной грудью воздух и представил, как аномальная энергия наполняет меня. Когда, по моим ощущениям, все было готово, я резко присел на колено и ударил в землю кулаком. Вопреки ожиданиям ничего не произошло: не упали аборигены, сбитые с ног мощным подземным толчком, не покосились столбы, и костер не разлетелся по сторонам огненными бомбами.
Волна черной злобы на весь этот неправильный мир и проклятых дикарей, что завыли еще громче и быстрее заскакали вокруг костра, накрыла меня с головой. Я ощутил безудержный прилив ярости и с отчаянным криком вломился в кусты. С треском продираясь сквозь заросли малины и ворочаясь в них, как медведь, я выскочил на открытое пространство и, словно берсеркер, с прямо-таки звериным рычанием бросился на дикарей с голыми руками.
Женщины кинулись врассыпную, визжа и хватая на руки малышей. Дети до десяти лет последовали их примеру, а подростки побежали на выручку к отцам и старшим братьям (те выставили копья перед собой, в надежде проткнуть меня каменными наконечниками). Оружия у пацанов не было, так что они похватали камни с земли. Несколько увесистых булыжников попали в меня, еще больше подстегнув градус кипящей во мне злобы.
Я легко перескочил через плетень, в несколько мощных прыжков приблизился к ощетинившейся копьями кучке мужчин. Не желая почувствовать себя насаженной на вертел курицей, я с воинственным кличем упал на бок и преодолел остаток пути, катясь по инерции по утрамбованной сотнями ног земле. Будь я каким-нибудь заморышем, ничего бы из моей задумки не вышло, а так моя тушка легко сшибла первый ряд дикарей с ног, ну а те уже попадали на товарищей, довершая начатое.
Отдающий изрядной долей безумства план сработал лучше, чем я предполагал. Мне удалось не просто дезориентировать противников, но еще и обезоружить некоторых из них. Я схватил одно из потерянных копий и, вскочив с ловкостью и проворством ниндзя, поочередно пронзил им троих аборигенов, прежде чем остальные тоже оказались на ногах.
Ловко орудуя копьем, я принялся отвешивать удары направо и налево. Ослепленный злобой и яростью, я бил не разбирая, куда попадет. Каждый удар сопровождался либо фонтаном из кровавой слюны и выбитых зубов, либо треском ломающихся костей и криками боли, а то и сдавленными, порой переходящими в булькающие звуки хрипами. Последнее происходило, когда каменный наконечник копья, со свистом промелькнув в воздухе, с хрустом пронзал плоть моих врагов.
Дикари поначалу пытались мне противостоять. Дважды им даже едва не улыбнулась удача. Первый раз, когда брошенный одним из подростков камень сорвал с моей макушки клок волос вместе с кожей, а второй, когда наконечник копья скользнул по ребрам, оставив на том месте глубокую рану. Правда, в горячке боя я ни того, ни другого не заметил и почувствовал боль от ран намного позже.
Боевое безумие не только помогло мне игнорировать ранения и биться, не жалея себя, оно еще и сыграло решающую роль в моей победе. Лишенный страха и боли, я так отчаянно сражался, что не заметил, как остался без оружия. Во время одного из ударов трофейное копье переломилось о шею дикаря, сломав тому позвоночник. При этом обломок древка угодил в глаз другому аборигену с такой силой, что каменный наконечник повредил головной мозг, и еще один поверженный враг упал на землю.
Сжимая остатки копья в руках, я продолжал драться с таким остервенением, что в глазах дикарей заплескался страх. Вернее, даже не страх, а самый настоящий первобытный ужас, словно им явился сам дьявол во плоти. Хотя правильнее было бы сказать: злой дух или демон, учитывая наличие в племени шамана, а не священника.