Территория пунктира

Чем ближе мы подходили к Вавилону, тем чаще на пути попадались деревни. К моему удивлению, жителей не грабили, хотя мы находились на территории врага и по закону войны имели полное право экспроприировать всё необходимое; стащить, что плохо лежит или срезать несколько снопов пшеницы, это да, но к открытому грабежу никто не прибегал. За продовольствие, за вино, за любовь женщин гоплиты расплачивались серебром.

На ночлег остановились поздно, лишь когда добрались до очередного караван-сарая. Первым делом я сходил к реке искупаться. Вдоль по берегу горели костры, звучал смех, женские визги, ругательства. Гоплиты ходили сытые, пьяные и голые. Нудистский пляж какой-то. Мне пришлось пройти метров двести вверх по течению, чтобы найти свободное место. Я сбросил панцирь, прыгнул в воду и в несколько сильных гребков выплыл на стремнину. Лёг на спину, глубоко вдохнул. Течение повлекло меня к пляжу, от которого я только что ушёл. В глазах зарябило от огней, я перевернулся на живот и выплыл к берегу.

Вода принесла облегчение, и какое-то время я просто лежал на отмели, наслаждаясь прохладой и ощущением чистоты. Мелкие волны перекатывались через тело, щекотали кожу, в заводи неподалёку крякала утка, подзывая свой подросший выводок. По осени мы часто ездили за город на озёра. Парни били уток влёт и с разворота, выёживаясь друг перед другом и до хрипоты споря, кто из них лучший охотник. Я не стрелял никогда. Для меня охота — это костёр, запеченная в углях картошка и холодная водка. Другого не надо…

На берегу хрустнула ветка, качнулись камыши. В свете лунного отблеска возникла тонкая фигурка. Я подумал: Николет — и по животу как будто пёрышком провели.

— Вы здесь, господин, — раздался тихий голос Сократа. — Я знал, что найду вас.

— Какого дьявола припёрся? — выплеснулось из меня разочарование.

— Господин, ваш отец…

— Чего опять?

— Он мёртв.

Меня подбросило. Как был голый, я кинулся к кострам, опомнился, вернулся, начал судорожно натягивать на мокрое тело хитон. Сократ протянул хламиду.

— Возьмите, господин. Остальное я принесу.

— Где он?

Сократ кивнул в сторону караван-сарая.

Запинаясь о кочки, я побежал на свет факелов. Площадку перед зданием окружили пельтасты, около колодца собрались стратеги. Я перешёл на шаг, ноги задрожали, подкосились, по телу разлилась слабость. Возле колоды, из которой поили лошадей, сидел на корточках Энисфений. Заметив меня, он выпрямился и отступил в темноту.

— Андроник, — с боку подошёл Ксенофонт, — так получилось, никто не видел…

— Показывай.

Афинянин провёл меня к колодцу. Стратеги расступились, пельтасты подняли факела выше.

Клеарх лежал поперёк колоды. Тело изогнуто, глаза открыты, вокруг головы лужа крови. Я присел. Под подбородком небольшая ранка, как будто от заточки или стилета, из неё кровь и сочилась. Убийца нанёс точный сильный удар снизу вверх. Среагировать Клеарх не успел, скорее всего, не ожидал. Возможно, он знал убийцу и доверял ему, а возможно, не воспринимал всерьёз. Твою ж мать, как это не вовремя…

Смерть Клеарха меня напрягла, я чувствовал гнев и страх одновременно. Отец был командиром нашего войска и гарантом моих планов. Теперь его нет, планы повисли в воздухе, а на повестку дня выскочил единственный вопрос: за кем пойдёт армия? Всё остальное побоку, главное — власть! Тело полководца ещё не остыло, а стратеги уже кучкуются. Возле Менона собралось несколько человек, и среди них Ликий, Феопомп и Проксен. Как быстро они объединились. Фессалиец в такой компании выглядел победителем. Если стратеги выберут его старшим, у меня возникнут более чем серьёзные проблемы.

Я оглянулся: кто же со мной? Рядом стоял Ксенофонт, чуть поодаль Никарх. И всё. Вроде бы Энисфений топчется, не зная, к кому примкнуть. Со слов Сократа, со мной его связывают очень тесные отношения, но Менон сейчас сильнее, а своя жопа всегда роднее, так что рассчитывать я могу только на двоих.

Менон что-то шепнул Проксену, тот вышел вперёд и сказал:

— Смерть Клеарха большая утрата для всех нас. Мы скорбим, Андроник, вместе с тобой. Завтра при первых лучах солнца, когда взгляд Аполлона коснётся земли, тело твоего отца будет предано очистительному огню. А до тех пор мы оставим тебя. — Он посмотрел на Ксенофонта. — Надеюсь, этому примеру последует каждый, кто готов поддержать наш порыв.

Стратеги развернулись и ушли. Ксенофонт остался, Никарх тоже. Энисфений помялся и поплёлся, будто провинившийся пёс, следом за Меноном. Теперь понятно, кто со мной, а кто напротив. Пельтасты тоже ушли и унесли факела, остался только один возле дверей караван-сарая и один у Никарха.

— Посвети, — попросил я и указал пальцем на шею Клеарха. — Видите?

— Это не нож, — склоняясь ниже, сказал Никарх.

— Стилос[20], — уверенно произнёс Ксенофонт. — Я видел подобное в Афинах во времена правления Совета Тридцати[21]. Так убивали неугодных. Это мог сделать даже ребёнок.

— Или женщина, — сказал я.

— Или старик, — добавил Ксенофонт. — Но в любом случае, Клеарх хорошо знал убийцу и не боялся, иначе не подпустил бы его так близко.