Территория везучих

Трудно понять, как именно развивались события возле входа в подъезд, но в живых здесь остался один лишь Султан. Похоже, он и все остальные находились слишком близко к эпицентру взрыва, с которого все началось. Вон это место, выделяется лениво дымящимся пятном на асфальте, вокруг которого разлетелось кровавое крошево и обрывки тряпья.

А еще оттуда разлетелись люди. Как минимум двух приложило о стену дома, под которой они сейчас валялись грязными свертками, набитыми исковерканным мясом и изломанными костями, третий улетел точнехонько в проем подъезда, где тоже на славу приложился.

Этим третьим и был Султан, Карат сумел его опознать лишь по остаткам нестандартного разгрузочного жилета. Прежде тот выглядел на диво удобной штукой, такую можно забирать у самого жадного барыги без торга. Но сейчас за этот жалкий хлам никто и спорана не даст – порван безнадежно.

Лежа на спине, здоровяк хрипло, с натугой, дышал, уставившись вверх заполненными кровью глазницами. Изодранные лохмотья, тщетно пытающиеся прикрыть оголившиеся кости, которые прежде были его руками и лицом, подрагивали и сочились багровым, вокруг тела успела натечь немаленькая лужа.

Карат, для приличия постояв несколько секунд над хрипящим полутрупом, выстрелил ему в голову. Это даже убийством назвать трудно – удар милосердия.

Над головой из окна второго этажа вынесся поток пламени, еще не пришедшие в себя уши уловили не очень-то громкую пулеметную пальбу. Судя по мелькающим трассерам, огонь ведется в направлении котельной.

Вспомнив о том, какую тайну хранит эта котельная, Карат опрометью бросился назад и успел ворваться в дверной проем в тот миг, когда Гробовщик, выпустив последнюю очередь, отвернулся от пулемета и, блекло улыбнувшись, пояснил:

– Там еще двое были. Непонятливые люди, и правда в котельную полезли, не успели оттуда быстро выскочить. А ведь могли жить, надо было просто оставаться снаружи и побежать сразу, как только здесь начали шуметь.

За время отсутствия Карата в помещении кое-что изменилось. Нет, генеральную уборку сделать не успели, вокруг царил прежний кавардак, возле тела Ската успела образоваться кровавая лужа, жестко пованивало сгоревшей взрывчаткой, палеными волосами, обугленным мясом, кровью и дерьмом.

И еще одно неживое тело появилось. Сидело возле пулемета, вжавшись спиной в угол, вместо головы еле-еле дымилась почерневшая головешка, на которой не понять, где лицо, а где затылок.

Карат, осмотревшись, обнаружил забившегося в другой угол Ролика, явно живого и столь же явно выбитого из накатанной душевной колеи. В глазах парня можно было заметить признаки немалого душевного разлада и осознание простого факта – ему здесь совершенно нечего делать. Напротив окна, рядом с телом Ската, лежал Кислый, уставившись в потолок, взгляд его был куда хуже – до отказа переполнен животным ужасом вперемешку с безумием.

Пастор тоже живой. Сидит на своем ящике как ни в чем не бывало, на него, похоже, ни одна пылинка не упала, а ударная волна не выбила ни единого волоска из неизменно-строгой прически. Руки смирно, будто школьник-отличник, держит на коленях, взглядом столкнулся с Каратом, но глаза не отвел, спокоен, как всегда.

Получается, голова испеклась у Черняка. Неизвестно, что именно с ним произошло, но Карат готов до упаду плясать на его поминках.

Этот гад ему с первого взгляда не понравился.

Гробовщик встал перед окном, всмотрелся вдаль, помахал рукой кому-то невидимому и, не оборачиваясь, произнес:

– Ролик, у стены валяются два куска брезента. Также у нас здесь находятся два мертвых человека, и мы ждем гостей, один из которых не должен такое видеть ни при каких обстоятельствах. То есть я хочу, чтобы эти тела были прикрыты. Немедленно. Ты меня понял?

– Сей момент, Гроб, считай, что уже сделано.

– Вот и хорошо, я знал, что ты всегда рад помочь. Карат, ты похож на контуженного. Хорошо меня слышишь?

– Если скажешь, что прямо сейчас мне придется сдать экзамен на настройщика роялей, знай, что я могу его провалить.

– Ну что ты, я всего лишь хочу тебе кое-что рассказать и также хочу быть твердо уверенным, что ты ничего не пропустишь.

– Я слушаю.