Террор после 1917. Супертеррор. Сопротивление

После возвращения С. Есенина из-за границы к нему в апреле 1924 года был приставлен «друг», «ученик» — 23-летний В. Эрлих, который должен был информировать главарей Советской власти о новых опасных произведениях поэта-патриота. Есенин Эрлиху: «Знаешь, почему я — поэт? У меня Родина есть! У меня — Рязань! Я вышел оттуда и, какой ни на есть, приду туда же! Нет Поэта без Родины!». Националист. Причем — вызывающе. Звучал немой задиристый вопрос Эрлиху — а где твоя родина? Ты откуда? Кроме того, для Эрлиха гордое «я — поэт» также было болезненным, ибо до 1925 года Эрлих не издал ни одной книги стихотворений, хотя считал себя талантливым поэтом. И окружающая «родная среда» также его в этом самомнении поддерживала, продвигала, пропагандировала, помогала, например, — Г. Шмерельсон вручил ему такое удостоверение:

«Удостоверение. Ленинград, 1.4.1925 г. Выдано в том, что предъявитель сего поэт Вольф Эрлих обладает огромным поэтическим талантом, и по отзывам знатоков, подает блестящие надежды как поэт и мыслитель. Всем литературным и художественным организациям вменяется в обязанность оказывать ему всяческое содействие.» Подписали это удостоверение Председатель правления ЛО ВСП Н. Тихонов и секретарь Г. Шмерельсон.

19-летний В. Эрлих в родном городе вождей — Симбирске не пошел по стопам своих родителей — не стал аптекарем или провизором, а в 1921 году приехал в Петроград, и с 1 сентября этого года стал студентом сразу 3-го курса петроградского университета. Но в 1923 году с литературно-художественного отделения этого университета его отчислили. За счет чего он жил и кем работал — не понятно и загадочно. Чья-то невидимая рука сразу ввела его в «высшее общество», в «бомонд». Он стал питерский тусовщик, тусовался среди имажинистов и питерской богемы. Чтобы немножко понять, что это такое «имажи» можно прочитать две строки лидера имажинистов А. Мариенгофа, который серьёзно разругался с С. Есениным:

Меня всосут водопроводов рты,

Колодези рязанских сёл — тебя.

Разница между этими стихами и стихами Есенина понятна. И как объяснить — почему этот молодой еврейский парень Эрлих сразу прилепился к С. Есенину? Якобы хотел у него научиться писать стихи про русские березки и русские деревни. Имажинист Эрлих ходил за Есениным, но его кумиром был Б. Лившиц.

И следует признать — у обходительного Эрлиха получилось войти в доверие к Сергею Есенину и выстроить теплые отношения. У Эрлиха в 1924 году было жильё, он даже каким-то загадочным образом в 1925 году получил двухкомнатную квартиру на улице Некрасова, но он зачем-то поселился в квартире у Есенина, который становился всё более опасным и невыносимым для захватчиков, которым необходимо было принимать «срочные меры», ибо звучала ещё более дерзкая правда в строках Есенина:

Одолели нас люди заезжие,

А своих не пускают домой.

Видно, кто-то нас смог рассеять,

И ничья не понятна вина.

Ты, Росея моя, Россея

Азиатская сторона.

Как указывает И. Лысцов в книге «Убийство Есенина», — «Эрлихи» подслушали, как Есенин в момент откровения обмолвился, что «нам нужен был не «февраль» и «октябрь», а какой-нибудь «ноябрь». Сергей имел ввиду мюнхенское восстание немецких патриотов во главе с Гитлером в 1923 году, не допустившее очередную кровавую марксистскую революцию.

Во время ареста «русских фашистов» в 1924 году Есенин, по чьему-то мудрому совету, пустился в путешествие по Кавказу — Тифлис, Баку, хотя у него были большие проблемы с деньгами.

Но когда Есенин весной 1925 года вернулся в Москву в надежде, что его забыли или простили красные комиссары, то это было заблуждение. Более того, в это время не только ГПУ стало пристально за ним наблюдать, но прогрессивное гегемонское «общество» начало устраивать травлю С. Есенина. Как пишет в своей книге Лев Карохин («Вольф Эрлих — друг и ученик Сергея Есенина», СПб, 2007 г.), ссылаясь на Эрлиха, — «Пол города знает, а вы не знаете? ...Опять антисемитская выходка. Говорят (Есенин), какому-то еврею актеру в морду въехал. Вообще — скандал» (то есть — если бы русскому в морду — то скандала не было бы — Р.К.)