Террор во имя веры: религия и политическое насилие

События, последовавшие после гибели в марте 2005 г. Президента Чеченской Республики Ичкерия Аслана Масхадова, считавшегося умеренным националистом, по сути, символизировали окончательную исламизацию сепаратистов в Чечне. Сменивший Масхадова на посту лидера Чеченской Республики Ичкерия глава Высшего шариатского суда Абдул-Халим Садулаев (Шейх Абдул-Халим), по сути дела, произвел не только смену сепаратистских лидеров, выведя из их числа «умеренных» сепаратистов и сменив их радикальными исламистами, но и сменил парадигму «чеченского сопротивления». Как отмечает американский исследователь Джеймс Хьюз, «в 1990-е гг. борьба за светское националистическое видение независимой Чечни отражалась в словаре конфликта, при этом российские войска обозначались в целом с использованием этнических критериев или даже еще более секулярным обозначением «федералы» и «оккупанты», а их чеченские помощники обозначались как «марионетки». С 2000 г. исламисты постоянно обозначали войну как джихад, который ведут моджахеды и мученики (шахиды) против «неверных» (кафиров) и их чеченских “мунафиков”»[319]. В риторике идеологов джихадизма на Северном Кавказе четко прослеживается тема «ближнего врага» из числа мусульман, находящихся «по другую сторону баррикад». Так, один из лидеров боевиков Доку Умаров утверждает: «Политика в мире выстроена таким образом – есть господа и есть рабы. Роль рабов отведена мусульманам. На протяжении последних 300–400 лет мусульманам дают «пилюлю снотворного», чтобы они находились в постоянной спячке. Над мусульманами поставлены хозяева (муртады) из их же среды, и эти муртады намного хуже тех кафиров, которые их поставили. Они стоят дальше от ислама, дальше от слова Аллаха, чем кафиры». Роль «дальнего врага» отведена в данном случае кафирам – России. Присутствует в риторике и образ врага, который условно можно обозначить как «еще более удаленный враг» (Запад в самом широком смысле слова – прежде всего, США и Израиль)[320]. Тот же «амир» самопровозглашенного Кавказского эмирата Доку Умаров провозглашал, что его «огорчает позиция тех мусульман, которые объявляют врагами только тех кафиров, которые на них напали непосредственно. При этом ищут поддержки и сочувствия у других кафиров, забывая, что все неверные – это одна нация. Сегодня в Афганистане, Ираке, Сомали, Палестине сражаются наши братья. Все, кто напал на мусульман, где бы они ни находились, – наши враги, общие. Наш враг – не только Русня, но и Америка, Англия, Израиль, все, кто ведут войну против ислама и мусульман»[321]. «Мы не собираемся становиться так называемыми “субъектами международного права”, – утверждает амир Супьян (Супьян Абдуллаев), один из ближайших соратников Доку Умарова. – В эти игры мы уже играть не будем. Это мы уже проходили, и это был ложный путь, путь заблуждения»[322]. Пропагандистские материалы боевиков полны не только яростными антиамериканскими и антиизраильскими выпадами, но и выпадами в сторону даже тех западных светских интеллектуалов и политиков, которые зарекомендовали себя рьяными защитниками чеченской независимости и резкими критиками российской политики на Кавказе. Если говорить об культивируемом идеологами радикализма образе Врага вообще, то его можно обозначить как «агрессивную наступательность псевдокультуры глобального Куфра»[323]. Неприятие всего неисламского, нешариатского четко выражено в словах одного из идеологов подполья Анзора Астемирова «Сейфуллаха»: «Слияние добра со злом недопустимо. Между исламом и куфром должна быть четкая грань. Мы непричастны к цивилизации неверных и не принимаем их законов. А тем, кто считает, что неразумно отвергать те пункты международного права, которые не противоречат шариату, напомним, что мы принимаем шариат не из-за его содержания, а из-за того, что это законы Аллаха. И отвергаем законы неверных не из-за их содержания, а из-за того, что это не законы Аллаха. А что из них противоречит шариату и что не противоречит – нам безразлично. У них своя религия, у нас своя»[324]. Как неисламский – если не как антиисламский – феномен воспринимается демократия, несущая, с точки зрения исламистов, угрозу мусульманству. По утверждению одного из исламистских авторов, «одна из причин демократической засоренности нашего сознания стало то, что многие мусульмане не воспринимают демократию как религию. И даже откровенно языческий характер всех этих демократических законов, ритуалов, церемоний воспринимается как нечто должное и не вызывает настороженности. (…) Все в современном государстве противоречит исламу – идеологическая основа, законодательная база, политическая конфигурация, международные завязки, внешние границы. Если хоть одна из этих составляющих сохраняется в стратегии мусульман, то это становится преградой для восстановления шариата и неминуемо приводит к поражению и разочарованию»[325].