— Не только молодежи. Чуть ли не все крупные западные философы и писатели, левые или правые, неважно, все они протестовали против ханжества, лицемерия, продажности буржуазного общества. Протестовали лет двести… пока не устали. В двадцать первом веке грядет великое переустройство человечества. Чтобы выжить, оно должно по-новому организоваться. И эта новая организация, по форме, быть может, гуманная, по сути будет страшной. Гитлер с его примитивными газовыми камерами покажется мальчишкой.
— А почему вы задумывались над этими вещами?
— Да потому, что я каждый день сталкиваюсь с тем, что вынужден экспериментировать с человеком! Я ставлю на нем опыты. Ему, конечно, во благо. Я делаю ему больно, чтобы его излечить. Я вру людям. Использую их слабости, чтобы помочь им. И в один прекрасный день я понял, что точно так же, как я манипулирую с моими пациентами, те, кто стоит вверху, манипулируют всеми нами. И даже если властьимущие желают нам добра, то все равно вынуждены нам лгать, превращать нас в управляемое стадо. Они с помощью идеологии создают нам мифы. И мы верим им, как верили еще во времена Древней Греции. Они говорят, что это вот белое, а это черное…
— Вы правы, — усмехнулась Оля, — но с нами им пришлось тяжело. Сначала они одно называли черным, а другое белым. А потом тем же политикам и ученым пришлось черное назвать белым.
— И вы заметьте, у них неплохо получилось. Вся проблема для них заключается не в том, что в головах людей живут еще старые мифы, а в том, что они не разделались с мифотворцами. Они утверждают, что демократия и рынок сделают общество счастливым, а их соперники говорят: это ложь. Но в конце концов черт с ними со всеми. Я искал среди людей человека по-настоящему независимого. Не жертву и не палача. И нашел вас.
— Вы ошибаетесь, — прищурила глаза Оля, — я умею ненавидеть, и знаю, кого я ненавижу.
— Я понимаю, — вяло махнул рукой Гончаров, — вы думаете, за столько часов откровенных бесед вам что-то удалось скрыть? Вы, Оля, ненавидите предателей. Тех, кто отрекся от своих убеждений. Вы ненавидите тех, кто предал своих покровителей. Вы ненавидите мужчин без чувства собственного достоинства. Вы ненавидите тех, кто за деньги готов на все. Но ведь это нормально! В вас нет жажды властвовать или стремления покоряться. Ненавидящих, помимо вас, я встречал много. Но среди них полно тех, кто готов перестрелять кучу людей только для того, чтобы самому занять уютный кабинет с окнами на Красную площадь. А есть другие ненавидящие — с очень хорошо развитым стадным чувством. Им нужны вожди и кумиры. Первые ненавидящие — палачи, вторые — жертвы. Вы не похожи ни на тех, ни на других.
Олю очень заинтересовало то, что говорил Митя, но в первую очередь важны были не слова, а эмоции этого мужчины. Ей льстило, что он нервничает, разговаривая с ней, что он взвинчен и открыт. И еще… от него шли токи желания обладать ею. Любая женщина почувствует присутствие такого желания.
Еще две недели назад бездомная, усталая и истеричная, Оля сейчас ощутила под ногами твердую почву. Она, кажется, нашла свое место в жизни, она нашла себя. Она — боец. А боец не имеет пола. Точнее, пол ничего не значит для тебя, если ты чувствуешь в себе силы драться. Как бы подтверждая Олины размышления, Гончаров сказал:
— Я слабый и трусливый, я среди тех миллионов, которые готовы смириться с любым режимом. Но в отличие от простого обывателя, способного искренне любить себя любого, я презираю себя за трусость и преклоняюсь перед такими, как вы, Оля.
— Раньше мне говорили другие комплименты, — ласково ответила она.
— Это не комплимент.
Оля промолчала. Она ждала. Митя неуверенной походкой подошел к ней вплотную, неуклюже опустился на колени и обнял ее ноги. Он пытался целовать их и что-то бормотал.
— Митя, это глупо, — тихо засмеялась Оля, — я не так уж безразлична к мужчинам, как вы думаете. У меня есть мужчина, и мне вполне хватит одного. Ну, перестаньте, а то я проведу болевой захват.
— Что? — четко выговорил Гончаров.
— Выверну вам руку из сустава. А как, вы думали, иметь дело с террористкой? Или швырну вас через бедро.
— Нет, я не согласен, — поднимаясь с пола, сказал Гончаров, — я не хочу, чтобы меня швыряли… даже через такое красивое бедро.
— Молодец, умница, — похвалила его Оля.
— И вообще, — глаза Гончарова обрели прежнюю силу, — я вел с вами игру. Я не сказал вам ни слова правды.
Оля молчала. Она понимала, что мужчине нужно дать возможность достойно выйти из такой неприятной ситуации.
— Вы холодная, однако, особа.
— Для кого как, — возразила Оля.
— Да, — крякнул Гончаров, — не везет мне сегодня. И тут неудача.
— Тут понятно, а где еще? — не без ревности спросила Оля.
— Представляете, с Путаной сорвалось. Ей-то вроде чего фордыбачиться. Она шлюха-любительница, что видно без всякого психоанализа, а не далась… да-с!
Оля громко рассмеялась. Она одернула на себе платье и сознавая, что сама спровоцировала мужчину на решительные действия, ничуть этого не стыдилась. От Мити не убудет, а у нее почти праздничный вечер.