Террористка

Дубцов сам сел за руль и не взял с собой даже Рекункова. Он хорошо вел «мерседес», и войдя в уличный ритм, управлял машиной полуавтоматически. В зеркало он видел чистый лоб и яркие глаза, и даже если смотрел на дорогу, то вое равно чувствовал рядом с собой присутствие пушистого нежного существа.

В валютном ресторане было тепло, уютно и малолюдно. Все помещение было разделено стенками на кабины для четверых. Вечером эти стенки убирались.

Официант — молодой парень, как и полагается, с наглыми глазами, но вежливый — поздоровался и пожелал хорошо провести время. Губы его едва дрогнули в улыбке, когда он бросил быстрый профессиональный взгляд на Олю. В свои двадцать пять лет — парень был уверен, что каждого видит насквозь и мир для него давно разгаданная загадка.

— Простите его, — сказал Валериан Сергеевич Оле, — нет ничего глупее и самодовольнее хорошо зарабатывающего официанта.

— За что его я должна простить?

— Мне показалось, вам не понравилось, как он на вас посмотрел.

— А вы готовы прощать людей?

Вот это вопрос! Валериан Сергеевич не хотел лгать. Но он никогда не задавал себе подобных вопросов. Он произнес обычную вежливую фразу, которая, по его мнению, должна была быть приятной его даме, и вдруг такая реакция!

— Можете не отвечать, — сказала Оля, — просто я прощать не умею. Конечно, этот дурак-официант тут ни при чем. Я имею в виду вещи серьезные.

— Вы странно ведете себя, — заметил Дубцов, — я бы выразился сильнее: вы подозрительно себя ведете.

— В чем же это выражается?

— Я никогда в жизни не видел таких секретарш. Вам, Оля, нельзя работать секретаршей. Как написал бы безграмотный журналист, у вас менталитет иной. Очень уж журналисты любят слово — менталитет. А знаете почему? Потому что оно очень емкое. К тому же заморское.

Официант, хоть и был назван за столиком дураком, но работал расторопно. На столе появилась бутылка сухого вина и холодная закуска.

Оля ковырнула вилкой. Попробовала.

— Обычная закуска, — удивленно раскрыв глаза, поделилась она своими впечатлениями.

Дубцов рассмеялся. Потом оборвал свой смех и отметил для себя, что уже забыл, когда смеялся в последний раз.

— А чего вы ожидали? Здесь все обычное. Только за доллары. Разве есть разница между колготками, например, которые выпускает один и тот же завод в Италии, продающимися в одном месте за доллары, а в другом за рубли! Так же и здесь. Все зависит от того, какой повар вам готовил. Если обычный повар, то и обед будет обычным.

— Боже, сколько слов, и все из-за пустяка.

Дубцов замолчал. Его, похоже, поучали, когда и что нужно говорить. Он разлил по тонким фужерам вино.

— За знакомство, — поднял он бокал.

— А разве прежде мы не были знакомы?

— По-моему, я вас принимал за другого человека.

«Мужик начал кокетничать», — отметила про себя Оля.

Это был хороший знак.

«А как держал бы себя Слава на его месте, — подумала она, — он, наверное, растерялся бы. Он сильный человек. Хамить бы ему не стали, но дали бы понять, что он птица не того полета».

Дубцов был первым человеком крупного масштаба, с которым Оля обедала в ресторане. И она видела, какие преимущества дает высокое положение на социальной лестнице.

— В самом деле, — продолжал Валериан Сергеевич развивать свою мысль, — я тогда вечером или, точнее, ночью на квартире у вашего папы принял вас за полусумасшедшую патриотку, а вы вполне очаровательная женщина.

— Вы все правильно поняли, — сказала спокойно Оля, — я на самом деле такая и есть, какой вы меня увидели тогда у папы, но я иногда умею прикидываться.

— Хотел бы встретить такую женщину, которая не умеет прикидываться, — улыбнулся Дубцов.

Он во всем шел Оле навстречу.

Когда они вернулись в офис и Оля, благодарно кивнув Валериану Сергеевичу, пошла в свою рабочую комнату, он задержал взгляд на ее стройной сильной фигуре и подумал: «Она действительно хороша».

— Красивая баба, — сказал неслышно появившийся рядом Рекунков. — Трубецкой вокруг нее крутится, как юла заводная.

От Рекункова пахло спиртным. Такого Дубцов припомнить не мог. Бывший мент мог выпить за компанию, но чтобы от него несло посреди рабочего дня? По чуть заплывшему лицу можно было судить и о вчерашнем бурно проведенном дне.

— Пьешь, Рекунков?

— Да так, оттянулся немного, Валериан Сергеевич.

— Пройдем ко мне.

Рекунков привычно сел на свое место у края стола, и поигрывая малахитового цвета ручкой, изрек:

— Я вот что хотел вам сказать, Валериан Сергеевич, нам с этими ребятами в одной упряжке работать надо, если вы что-то хотите узнать о них. На дело мы должны выходить вместе.

— Ты так и не узнал, сколько их?

— У Жоржа было трое. Ну, а сколько их было во время второй акции, я не знаю.

— Ничего ты не знаешь, Рекунков. Ты даже до сих пор не выяснил, через кого из наших идет утечка информации. А ведь это для нас вопрос жизни и смерти.

Рекунков побагровел, при этом шрам на его лбу стал малиновым, но промолчал. Сказать ему было нечего.

Между тем, не успела Оля зайти в свою комнату, как тут же появился Ника Трубецкой.

— Добрый день, — промурлыкал он.

— Добрый день, — вежливо ответила Оля.