Терроризм в российском освободительном движении: идеология, этика, психология (вторая половина XIX — начало XX в.)

Кстати, С.М.Кравчинский, автор передовой статьи в первом номере «Земли и воли», в которой содержалась известная формула: «Революции — дело народных масс. Подготовляет их история. Революционеры ничего поправить не в силах», здесь же с явным удовлетворением писал: «Грозно поднимается отовсюду могучая подземная сила. Какое лучшее зеркало для бойца, как не лицо его противника? Смотрите же, как исказилось оно у наших врагов, как мечутся они, обезумевшие, от ужаса, не зная, что предпринять, чем спастись от таинственной, неуловимой, непобедимой силы, против которой бессильны все человеческие средства». И далее, вполне по-морозовски: «Чудовище», жившее до сих пор где-то под землею, занимаясь подкапыванием разных «основ», вдруг от времени до времени начинает высовывать наружу одну из своих лап, чтобы придушить то ту, то другую гадину, которая слишком надоест ему. И при каждом своем появлении на свет, «чудовище» обнаруживает все большую и большую дерзость и беспощадность в исполнении своих кровавых замыслов и все большую ловкость и быстроту в укрывании своих следов»[109].

Логичнее, впрочем, предположить влияние, во всяком случае стилистическое, Кравчинского на Морозова, нежели наоборот. Сравните: «Неведомая никому» подпольная сила вызывает на свой суд высокопоставленных преступников, постановляет им смертные приговоры — и сильные мира чувствуют, что почва теряется под ними, как они с высоты своего могущества валятся в какую-то мрачную, неведомую пропасть...»[110]

Это уже Морозов. «Политическое убийство, — делал вывод будущий почетный академик, — это самое страшное оружие для наших врагов, оружие, против которого не помогают ни грозные армии, ни легионы шпионов». С его точки зрения, «3—4 удачных политических убийства» заставили правительство прибегать к таким экстраординарным мерам самозащиты, «к каким не принудили его ни годы пропаганды, ни века недовольства во всей России, ни волнения молодежи» и т.д. «Вот почему, — писал Морозов, — мы признаем политическое убийство за одно из главных средств борьбы с деспотизмом». Несколькими строками выше он высказался еще категоричнее: «Политическое убийство — это осуществление революции в настоящем»[111].