Терской Фронт

— Тебе там похоже не только ее жарили, — Аслан внимательно смотрит на замерший посреди дороги ГАЗ-69. Ой, мля, досталось же тебе, бедняга. Даже на таком расстоянии видно, восстановлению "шесть-девять" не подлежит: вдобавок ко всем прошлым "болячкам", теперь добавилась еще и очередь из "Утеса", прошедшая вдоль всего борта от "запаски" до двигателя. Калибр двенадцать и семь — нифига не шутки. Несчастный "козлик" сейчас похож на неаккуратно вскрытую консервную банку.

Вытащив из-под УАЗа и повесив за спину два АКМСа, срезав с рукавов "волчьи головы" и небрежно перекинув через плечо две замызганные разгрузки, иду назад, в сторону моего искореженного "стального коня". Там в салоне перевернутого УАЗа, вроде, еще что-то осталось, но все за раз я на себе один черт не упру.

— Прости меня, железо, и спасибо тебе, — тихонечко говорю я, поглаживая ГАЗ по разодранному пулями борту.

— Эй, Чужой, ты чего там? — слышу за спиной голос Умарова.

— С боевым конем прощаюсь.

Фраза получается какой-то совершенно не шутливой. Да и Аслан не улыбается и отвечает совершенно серьезно.

— Да уж, он тебе сегодня жизнь спас.

Парни с КПП помогли мне откатить "козлик" с проезжей части, перевернули и взяли на буксир сильно помятый, заляпанный кровью, но относительно исправный УАЗ и подбросили на "буханке" вместе со всеми моими трофеями прямо к порогу "караулки". Аслан пообещал помочь с "попуткой" до Червленной и пригласил внутрь, чтоб не жариться на солнцепеке, а заодно чайку попить. Сложив "нажитое непосильным трудом" кучкой возле двери, вхожу следом за ним, и, увидев суровую табличку "Саца! Чекх вала мегар дац!"[58], дисциплинированно отстегиваю от "сто третьего" магазин, лязгаю затвором, доснаряжаю выскочивший патрон в "рожок", и убираю его в подсумок.

   — Что, по-чеченски понимаешь? — спрашивает заметивший это Аслан.

   — Грешен, — развожу руками я.

   — Это правильно. А то, как так выходит — глупые чеченцы два языка знают, а умные русские — всего один?

   Посмеялись, я уселся за стол чаи гонять, а Умаров пошел к стоящему в углу полевому телефону, насчет транспорта для меня договариваться.

   — С тем КПП говорил, — сказал он, положив трубку ТАПа[59], — сказали, если кто в ту сторону поедет, они к нам направят. Но о цене уже сам договаривайся.

   — Скажи, Аслан, а у тебя знакомых автомехаников нет, часом?

   — А, — понимающе кивает тот, — решил, что УАЗ не совсем мертвый еще? Правильно решил, мне кажется. Продать хочешь, или починить?

   — Починить, разумеется. Зачем продавать то, что самому нужно?

   — Тоже верно, — соглашается Умаров. — Мой дядя Исмаил и его старший сын, Ваха, мастерскую в Петропавловской держат. Если надо, могу все узнать.

   — Узнай,

   — Тогда так давай. Машину тут оставляй. Исмаил приедет, заберет, посмотрит что-как. Цену скажет. Ты в "Псарне" живешь?

   Я киваю.

   — Вот, тогда через Кузьму свяжемся. А как готово будет — приедешь, заберешь. Ты не думай, я тебе слова стариков не зря передавал, все хорошо будет сделано. И недорого.

   — Вот и договорились, — соглашаюсь я, прикидывая, хватит ли мне денег на оплату работы Исмаила и его сына. Кое-что в кубышке уже есть, да трофеи сдам, да за "волчьи головы" рубль золотом и десять рублей серебром выдадут. В самом крайнем случае, пойду к Исмагилову на поклон, он, вроде, помощь обещал. Вот и попрошу помощи... Материальной... Я его за язык не тянул. Опять же, не безвозмездно, с возвратом.

"Попутка", бортовая "Газель", нашлась через пару часов. С водилой, стареньким и сморщенным, будто гриб-сморчок, чеченцем в высокой каракулевой папахе, я торговался, будто на базаре. В результате, сошлись на том, что я отдам ему один трофейный ПМ и два магазина. Тот требовал два пистолета при четырех магазинах, но я был непреклонен. А когда ударили по рукам, то по его довольной физиономии понял, что один черт крепко переплатил. А, и ладно! Не обеднею. С помощью Аслана перекидал в кузов все свои "ништяки", и, пожав на прощание руки всем своим спасителям, запрыгнул туда сам.

   — Марша ойла, Аслан![60] — машу я на прощание стоящему на крыльце "караулки" Умарову, когда грузовик трогается.

   — Баркалла, Миша, и тебе нек дика хюлда хан![61] — кричит он мне в ответ.

   В Червленную мы въехали, когда солнце уже почти касалось горизонта. Думается мне, что и в Комендатуру, и в "Ратник" я уже опоздал. Да и стволы трофейные не чищены. Раз уж начал создавать себе репутацию честного и порядочного клиента, так и надо гнуть эту линию дальше.

   — Давай сразу к "Псарне", уважаемый, — кричу я, постучав ладонью по крыше кабины.

   — Дик ду![62] — слышится в ответ старческий брюзжащий голос. — И не ори так, не глухой я.