Терской Фронт

   Уже на подъезде к трактиру меня настигает запоздалая мысль: "А как я все это один потащу?" Тут ведь не блок-пост, где посторонних нет, а оживленная улица. Бросишь какую-нибудь вещь без присмотра, в два счета "ноги отрастит". М-да, незадача... О, похоже повезло, возле входа в "Псарню" вижу кого-то из наемников, напрягаю зрение, ага, Толик. Ну, и ладно, Толик, так Толик. Опять же, мы с ним помирились уже и общаемся вполне нормально. Ну, попутал парень поначалу берега, с кем не бывает?

   — Толян! — ору я во всю глотку и машу руками. — Погоди, помощь нужна!

   Похоже, о своем решении задержаться на крыльце Толик жестоко пожалел, стоило мне начать навьючивать на нас мою добычу. В двери трактира мы вваливаемся нагруженные, как два бухарских верблюда. В зале, где народ как раз собрался, чтобы поужинать и языками почесать — немая сцена.

   — Миша, ты это называешь "вообще неприбыльным" делом? — задумчиво тянет, почесывая бровь, Убивец.

   — Ага, — выдыхаю я, — с грохотом сваливая с себя все прямо на пол.

   Рядом, не особо церемонясь, следует моему примеру и Анатолий. Все встают из-за столов и собираются вокруг груды моих трофеев. Выглядит внушительно, не спорю: два АКМСа, "весло" АК-74 с обшарпанными деревянными цевьем и прикладом, явно видавший виды, но вполне исправный ПК с коробкой-"соткой" и тремя пулеметными лентами по 250 патронов в обычном джутовом мешке, два ПМа и один ТТ, по два магазина на каждый. Принадлежавший пулеметчику "Кедр", правда, всего с одним магазином. Полтора десятка гранат. Пять битком набитых магазинами разгрузочных жилетов. Два полных и один вскрытый цинк с автоматной "семеркой". Примерно полцинка девятимиллиметровых пистолетных патронов. Две полностью снаряженные "улитки" к АГСу. И, в довершение "натюрморта" сильно поцарапанная, но рабочая армейская радиостанция Р-159, тяжеленная, будто могильная плита. Помнится, когда я срочную служил, радистам даже разрешали бронежилеты не одевать. Во-первых "сто пятьдесят девятая" ничуть не меньше весит, а во-вторых — не каждая пуля ее пробьет. А ведь были еще один ПМ и два АКМа, но чертов "духовский" пулеметчик обгадил мне всю "малину" безнадежно испортив их крупнокалиберными пулями. Кроме того, в кошельках, которые я "выпотрошил, сидя в кузове "Газели" по дороге в Червленную, оказалось тридцать семь серебряных и две золотые монеты.

   — Ты извини, что спрашиваю, — вновь начинает Убивец, — но что бы ты в таком случае назвал "прибыльным"?

   — Вот если б я сюда приехал на "Лендровере-Дефендере" с АГСом "тридцаткой" на турели и с "шестьдесят девятым" ГАЗоном на буксире, вот это было бы прибыльно.

   Наемники дружно заржали над удачной, по их мнению, шуткой.

   — И чего гогочете? — громко интересуюсь я, обводя парней пристальным взглядом. — Я, между прочим, абсолютно серьезно. "Ровер" пришлось за Сержень-Юртом заминировать и бросить, он уже не на ходу был. АГС снять не успел, погоня на пятки наступала. А "козлика" бородатые прямо перед КПП в Аргуне из НСВ в металлолом искрошили. Правда, мне от них в наследство армейский УАЗик достался, но его, в процессе наследования помяло сильно, я его в ремонт сдал.

   Смех, словно по мановению волшебной палочки, опять стихает. До народа, похоже, дошло, что я абсолютно серьезен. Такими вещами тут не шутят.

   — Слушай. Чужой, если не секрет, что ж там за "неприбыльное личное дело" было, что с него в таком виде возвращаются? — спрашивает кто-то из толпы.

   — Не секрет, парни, — хмуро отвечаю я. — Товарищей боевых похоронить нужно было.

   Лица вокруг сразу становятся серьезными. Что такое бросить без погребения на поле боя тело друга, тут понимают хорошо.

   — А это? — глядит на груду оружия у себя под ногами Толя.

   — А это, Анатолий, им вместо тризны. Был, говорят и у славян такой обычай, на могилах воинов их врагов в жертву приносить. Чтоб те им в загробном мире рабами были. Жаль только, — вздыхаю я, — много их, товарищей моих, там полегло, почти восемьдесят человек. А этих, всего шестеро, ну, еще у "Ровера" двоих-троих "эфками" побило. Рабов на всех не хватит...

   — Восемьдесят?! — Костя снова изумленно почесывает бровь. — Что-то не припомню я такой крупной операции. Это когда ж было?

   — Не могу тебе этого сказать, Костя. Да и не обо всех операциях потом известно становятся, о некоторых только через много лет узнают, а об иных — вообще никогда.

   — Что да, то да, — соглашается Убивец. — Ладно, давай так, сейчас парни тебе помогут все до комнаты донести, приведешь себя в порядок, отдохнешь, выспишься. А с утра у нас с Кузьмой к тебе серьезный разговор будет.

   — Договорились, — отвечаю я,