Тертон (СИ)

И Стас пошел один. Зашагал по поросшей густой травой пригорку вверх, вышел на утоптанную твердую почву, приблизился к дому вплотную.

Из трубы в крыше струился прозрачный дымок. Сбоку был заборчик из связанных веревкой ветвей, за ним блеяли козы. Чуть дальше на косогоре паслись две коровы. За домом под навесом возвышалась груда сена, и молодой парень с вилами добавлял к этой груде еще один сноп свежескошенной травы.

Стаса накрыло ощущение магического Тумана. Стало глухо и тихо, цвета пропали, как на черно-белой старой фотографии. Через полминуты неприятное чувство пропало, но осталось впечатление мертвой тишины…

Когда Стас был в двух шагах от высокого каменного крыльца, входная дверь распахнулась. Вышла женщина-тауханка — немолодая, смуглая, морщинистая от сурового горного климата, с миндалевидными глазами и красиво очерченными губами. Похоже, в молодости она была красоткой. Да и не слишком-то она и старая — просто постоянная жизнь под открытым небом, солнечными лучами и пронизывающими ветрами лишила кожу нежности и упругости.

В седые волосы в виде множества косичек были вплетены разноцветные бусинки.

На ней красовалось широкое, колоколом, яркое платье до земли, с узорчатым передником.

Тетка заулыбалась. Зубы у нее были преотличные.

— Вовремя пришел! — заявила она. — Кушать только-только приготовили.

— Вы нас ждали? — уточнил Стас.

Оба не поздоровались, будто общались уже давно.

— Только тебя, тертон.

Парень — точнее, рослый и плечистый мальчик лет шестнадцати — уставился на Стаса, держа в одной руке вилы. Когда Стас взглянул на него, парень улыбнулся, кивнул и вернулся к прерванному занятию.

Стас и тетка вошли в дом. Внутри имелась одна узкая прихожка и одно помещение — просторное, заполненное старомодными сундуками, высокими стопками сложенных аляпистых одеял и тканей. На стенах висели деревянные музыкальные инструменты — длинные дудки и струнные, вроде банджо.

В центре комнаты излучала жар железная печь, коленчатая труба от нее уходила в потолок. На печи закипал большой, с ведро размером, чайник. Похож на Майин, отметил Стас. Возле чайника стояла кастрюля — тоже немалых размеров — с булькающим варевом. Запах от варева шел аппетитный.

Тетка усадила Стаса за стол у окна. Стол был накрыт скатертью из пестрой ткани и ломился от всяческой снеди — нарезанного ломтями сыра, знакомого концентрата в виде слепленных пирожков на блюдцах, ягод, длинных ломтей высушенного мяса. Все, по всей видимости, натуральное, домашнее и в высшей степени аутентичное.

«Без гламура и фальши», — подумал Стас.

Тетка налила половником супа из кастрюли в чашку и подала гостю.

— Со мной спутница… — начал тот. — В машине. Надо бы позвать…

Он выглянул в окно, но машина стояла на другой стороне.

— Не придет она, — отмахнулась тетка, продолжая суетиться.

— Почему?

— Мы с тобой должны поговорить вдвоем. Ешь, не спеши никуда.

Так она и есть старейшина? И Майе заходить к ней просто так нельзя? Изгойская субординация, что ли?

Стас послушно принялся есть — аппетит нагулял зверский. Тетка села напротив и с умилением наблюдала за ним.

— Вы одна тут живете? — попытался поддержать светскую беседу Стас, уплетая тауханские разносолы за обе щеки. — То есть с тем мальчиком… Он — ваш сын?

— Восьмой, ага. Еще есть три дочери. Все разъехались, ищут свой Путь. Кто-то семьи создал, кто-то нет. Не хотят жить на земле предков, но и в большом мире себя не находят…

— Ого! — вырвалось у Стаса. Одиннадцать детей, офигеть! Сколько лет этой матери-героине? Каждый год она рожала, что ли?

Он огляделся, прислушался к чутью. До него вдруг кое-что дошло.

Здесь нет Завесы! Совсем! Поэтому все именно такое, каким и должно быть.

— Вы тоже Изгой? — спросил он.

Тетка засмеялась удивительно знакомым смехом.

— Мой народ живет тут много сотен лет. Это наш дом. Так что мы кто угодно, но не Изгои на собственной земле.

— Я имел в виду, вы тоже боретесь с Серыми?

— Бороться надо не с Серыми, а своей глупостью и невежеством, из-за которых за Завесу цепляешься.

Непростая тетка, сделал вывод Стас и продолжил есть. Закончив с супом и закусками, взялся за кружку обжигающего чая с молоком.

Хозяйка поднялась, достала из маленького сундучка в углу бусы — напомнившие Стасу бусы бабы Насти. Но эти были не из янтаря, а прозрачных стекляшек или хрусталя. Но явно не из алмазов. Тетка уселась за стол с бусами и взяла с подоконника деревянную трубку наподобие короткой подзорной трубы. Посередине трубы было отверстие, и тетка вставила туда одну бусину.

— Ну-ка, поворотись-ка к свету! — скомандовала она, глядя на Стаса через эту трубку с бусиной внутри, служившей в качестве линзы. — Да не хмурься ты! Улыбнись — сфотографирую!

Стас изобразил улыбку. Что происходит?

Тетка посмотрела, поменяла стеклышки, снова посмотрела. Проделала эту манипуляцию еще несколько раз. Наконец убрала прибор и медленно проговорила:

— Да, тертон… Как я раньше-то не распознала?

— Когда это раньше? — подозрительно спросил Стас. И вспомнил, как ему привиделась старуха в тауханском наряде возле Дары на складе. Потом — у ручья в первую ночь обучения. И возле руин.