– Ты унаследуешь плоды моей смерти. Я не могу даровать ее моему народу. Наш род был послан в Фивы как наказание. Бог позаботился не даровать детей моим сыновьям. – В голосе Эдипа слышалась ненависть; на миг он представился мне в расцвете сил – огненно-рыжий муж с блеклыми яростными глазами. Но пламя тут же погасло. – Тебе, Тесей, твоей земле я отдаю мою смерть и благословение.
– Но, – прошептал я, – эти люди побили тебя камнями у алтаря…
– Я заслужил казнь, – отвечал он спокойным и рассудительным тоном. – Ведь это моя рука убила моего отца.
Мы оказались уже между глыб, он находил путь между ними, не нуждаясь в особой помощи, – как будто ощущая еще до прикосновения. Страх из головы моей уже опустился в желудок. Отойдя в сторонку, я опорожнил его и почувствовал себя чуточку лучше. Вернувшись назад, я направил Эдипа на более ровное место и сказал:
– Рок владел тобой. Ты не знал, что делаешь. Многие люди удостаивались меньшей кары за худший проступок.
Эдип улыбнулся, вселив в меня этим трепет:
– Так я сам всегда говорил, пока не достиг зрелости.
Мы добрались до края низины, похожей на отпечаток конского копыта, и страх во мне говорил: «Будь где угодно, только не здесь». Опустевшая голова моя уплывала куда-то; говорят, так чувствуют себя женщины перед обмороком. Я подумал: «Я не могу больше терпеть, сейчас бог или возьмет меня, или оставит. Я в руке его». И я оперся на камень, имея не больше сил стоять прямо, чем выжатая тряпка. Но Эдип все говорил:
– Меня воспитал сын Полибия, но я никогда не любил его; об этом говорили, я сам слыхал. А потом я обратился в Дельфы, к оракулу, и бог послал предупреждение: «Ты убьешь засеявшего твое семя и возделаешь поле, тебя породившее». Вот так. Разве я не знал, что каждый мужчина и женщина старше сорока должны были стать для меня моим отцом и матерью? Я знал это. И когда рыжебородый воин обругал меня со своей колесницы и ткнул копьем, а женщина рядом смеялась, разве я забыл об этом? О нет! Но гнев был для меня слаще. Всю свою жизнь я был не в силах справиться с гневом. «Только один раз, – думал я, – боги подождут один день». И я убил его вместе со слугами, потому что боевая ярость дала мне сил справиться с троими. Женщина в колеснице дергала поводья. Я помнил ее смех и, стащив вниз, бросил на тело мужа.
Слова его устраивались в моей голове, словно вороны на засохшем дереве. И у меня уже не оставалось сил даже поежиться.
– Ну а потом, когда я въехал в Фивы победителем, выбритый, умытый и в венке, она поглядела в мои глаза и ничего не сказала. Она видела меня только в гневе; кровь, ярость, дорожная пыль преображают мужчину. Она не была уверена. Ну а ласковый взгляд волчицы на нового вожака стаи… Фиванский закон велит, чтобы царство передавалось браком. А стать царем, стать царем… я приветствовал ее как незнакомец. И никогда не говорил ей, она тоже не задавала вопросов. Только перед самым концом.
Я слушал эти жуткие слова; плачущими детьми приближались они ко мне. Присутствие бога сжимало мой череп, дрожь от Скалы через подошвы и бедра проникала в тело. Я распрямился, словно бы повинуясь руке его. Страх мой утонул в трепете. Я более не был собой, превратившись в натянутую струну, готовую прозвучать, и понимая в полной мере, каково это – быть жрецом и царем.
Слепец оставался на месте, куда я привел его, – неподалеку от края священного отпечатка копыта; лицо свое он опустил к земле. Я сказал:
– Будь свободен. С миром изыди в дом Аида. Отец Посейдон, Земледержец, прими приношение!
И тут птицы взлетели в небо, дружно завыли псы. Я увидел, как Эдип простирает руки к земле, молясь подземным богам, а потом он исчез из моих глаз. Глубоко под землей середина холма дрогнула и заскрежетала. Я не мог более стоять и заскользил меж глыб вместе с покатившимися камнями, потом сумел ухватиться за корни ели, торчащие вверх из земли. Рядом раздался гул, что-то растворилось, а потом тяжело захлопнулось. И тут хворь сразу оставила меня, сердце мое успокоилось, в голове прояснилось. Я словно бы пришел в себя после ночного кошмара и торопливо позвал:
– Где ты? Ты ранен?
Никто не ответил мне. Цепляясь за ель, я поднялся. На краю следа копыта появился разлом, заполненный огромными глыбами. С почтением я поклонился богу и подполз к краю трещины на четвереньках, но глубины оставались спокойны.
Вдалеке жители Колона выкликали имя бога и дули в бычьи рога; одинокий осел воззвал к небесам, словно бы все, кто страдает, поручили ему укорить за это богов.
Глава 8
Прошло более года с тех пор, как я видел Пирифоя; он похоронил отца и стал царем в Фессалии, что заставило его на какое-то время осесть на месте. Но потом он явился, и снова морем; в запятнанной солью одежде, потрепанный штормами, обросший, как его люди, и звенящий золотом. Он обчистил Самос, пока люди его царя воевали в другом месте, и захватил дворец. Пирифой привез для меня в подарок девицу и даже сохранил ее девственность.
Я тоже не пребывал в праздности и за это время покорил Мегару.