Тесей. Царь должен умереть. Бык из моря

Война была вызвана необходимостью сохранить Истмийскую дорогу. Старый царь Нис, с которым мы договорились о свободной торговле, умер, не оставив после себя сына. Он был моим родственником, а чужой мне наследник не проявил должной осмотрительности. Всех путников из Аттики он обложил налогом, оправдывая себя тем, что, когда Нис договаривался со мной, я был всего лишь элевсинским царем, словно бы любой человек чести не должен был уважать меня, очистившего дорогу от разбойников. Поначалу, когда я присылал к нему, он вежливо отвечал и возмещал ущерб, потом вежливо отвечал и извинялся. Потом ответы стали короткими. Это было глупо с его стороны. Я начал подумывать, как поступил бы на моем месте всякий царь, желающий, чтобы его имя запомнилось, о том, что, завладев Мегарой, смогу отодвинуть границы Аттики к Истмийскому перешейку.

И я пошел на него, прежде чем погода испортилась. Людей своих я одел торговцами, оружие они сложили в тюки, и выбрал для себя закрытые носилки, в каких передвигаются знатные женщины. Мы захватили врасплох воротную башню, впустили войско, укрывшееся за холмом, и оказались едва ли не в самой крепости, прежде чем успел собраться народ. Мы могли бы устроить великий грабеж – как это сделал Пирифой на Самосе, но я запретил подобное под страхом смерти. Как править народом, который ненавидит тебя?

Пирифой погоревал о том, что упустил возможность повоевать, и отплыл домой. Весь тот год я занимался Мегарой. Подобно всем обитателям Аттики, у жителей этого города были собственные обычаи, которых я не намеревался подрывать; прежние труды многому научили меня, и я действовал уже более уверенно. Я намеревался построить крепкий дом, способный устоять и после моей смерти, а не шаткий навес, который свалится на голову моего сына. Поэтому, занимаясь Мегарой и Истмом, я решил возвести великий алтарь Посейдону, чтобы отметить им свою новую границу и учредить священные игры в честь бога. И еще я часто вспоминал о том, что мне скоро двадцать пять, а жены у меня до сих пор нет.

Так получилось, пожалуй, случайно. Отец не мог обручить меня в детстве, потому что держал мое существование в тайне; ну а как только он открыто признал меня, я почти сразу отправился на Крит. Вернувшись же оттуда, занялся великими делами, и мне было жаль времени.

В доме моем было полно женщин – когда я нуждался в них; в другое, занятое делами время они держались в стороне; я брал на войне пленниц и мог потешить себя разнообразием; когда же любая из них надоедала мне, я всегда мог избавиться от нее. Мне было прекрасно известно, что надо делать, но затевать всю эту скучищу: посылать посольство; ездить по родственникам и принимать их у себя; договариваться и выделять долю; наполнять свои дни писаниной и стариками; наводить порядок на женской половине; смотреть на слезы, слушать рыдания и угрозы спрыгнуть с городской стены; думать, как разместить все пожитки невесты и ее девушек; улаживать ссоры и припадки ревности; наконец, проснувшись, каждое утро видеть возле себя на подушке одно и то же лицо… Отложим на потом. Но потом в битве меня едва не задевала стрела или начиналась летняя лихорадка, и я думал: «У меня нет наследника, кругом одни только враги. Завтра же займусь этим делом». Однако завтра начинался уже другой день.

Ну а потом, через год после Мегарской войны, в Пирее появился большой корабль под флагом Микен со стоящими на задних лапах львами на красном парусе. Я приготовился к приему почетного гостя, гадая о том, что привело микенцев ко мне. Вскоре на берег сошел вестник Эхелая, царского наследника. Перед тем как пройти мыс Соуний, он гадал о ветре и получил плохие знамения. Царевич спрашивал: нельзя ли погостить у меня ночь?

Я встретил его в гавани и обнаружил, что гость мой соответствует всем описаниям: рослый муж примерно моих лет, видный и гордый, но вполне умевший при желании держаться любезно.

Он сказал, что встречу нашу устроили удача и непогода, и вел себя с непринужденностью мужа, приехавшего на охоту или игры: рассказывал о битвах, шутил, нахваливал моих коней. Вечером, хлебнув вина, он почувствовал себя еще непринужденнее и принялся сплетничать о здоровье отца и строгости матери, слишком уж угнетающей младшую сестру его, которая скоро превратится в женщину.

– Девочка растет как ячменный колос, наливается красотой, нельзя же вечно считать ее ребенком.

Поглядев на свои длинные загорелые руки, он принялся крутить кольцо.

Я сохранял приятное выражение на лице, но голова моя просто звенела. Вот что получается из-за всяких проволочек. Я подумал о том, насколько подобная перспектива обрадовала бы отца, когда вся Аттика ограничивалась одной скалой посреди крохотной равнины. Для меня же такая новость была приманкой в мышеловке: сила моя была еще слишком юна, чтобы можно было вступить под огромную тень Микен. Они поглотят мое царство, и сын мой будет подданным Микен во всем, кроме имени. Еще несколько лет – и мы смогли бы встретиться как равные. Похоже было, что так считали и они.