Впереди лежала Самофракия, крутые берега ее, огромные скалы и лесистые обрывы поднимаются прямо из моря. Гавани здесь нет, и земля эта дика. Дика и священна. Мы с Пирифоем сами направились к берегу в местных, сшитых из шкур лодчонках, прихватив с собой кормовые штандарты, чтобы охранили нас от кораблекрушения и неудачи властью богов-карликов[122] этой земли.
По крутым извилистым, путаным тропам, сквозь туманы, увлажнявшие еловые лапы, мы поднялись наверх, мимо скалистых обрывов, к которым жмутся деревушки саев, старейшего племени берегового народа. Прямо ласточкины гнезда, и под крышами их живут настоящие ласточки. На самом верху, под увлажненными тучами лесами, расстилается каменистая пустошь. Там, в священной пещере, находится вытесанный из грубого камня алтарь этих богов. Забравшись так высоко, мы с Пирифоем попросили, чтобы нас самих зачаровали против кораблекрушения и поражения в бою. Обряды держатся в тайне, потому скажу лишь, что они грубы, неприятны и пачкают одежду. Собственную я оставил на камнях у моря и, чтобы вновь ощутить себя чистым, проплыл до самого корабля. Однако ни кораблекрушения, ни поражения с нами не случилось, поэтому можно сказать, что боги-карлики держат свое слово.
Пока мы были в пещере, жрец, горбатый и кривоногий, порознь спросил нас на скверном эллинском, не тяготит ли каждого особо тяжкое преступление. Маленьким богам, сказал он, пришлось искупить убийство собственного брата, поэтому здесь рады человеку, нуждающемуся в очищении. Я рассказал ему о том, что не сменил парус, возвращаясь домой с Крита, и что из этого вышло; он отвечал, что поступок мой важен для маленьких богов. Пирифой тоже чем-то порадовал их, но мне он не говорил, чем именно, а я не спрашивал, стремясь получить свой совет. Потом мы спускались по мшистым скалистым тропкам, и деревянный барабан, под звуки которого они пляшут в пещере, все еще громыхал и гремел в наших ушах; когда мы выгребли из долгой тени горы на озаренную солнцем воду, то почувствовали себя словно бы заново родившимися. Скажу честно, что после того дня отец перестал сниться мне.
А потом, словно устье великой реки, легли перед нами проливы Геллы. Мы отправились к берегу, чтобы заночевать. Летом здесь целый день навстречу дует северо-восточный ветер, стихающий перед закатом. Мы высадились на сушу и отправились искать воду при полном вооружении: здешний народ знаменит своими грабежами кораблей. Пирифой показал мне карту, которую сделал для него кормчий из Иолка,[123] отметив, к какому берегу жаться, чтобы избежать водоворотов. Человек этот, пояснил Пирифой, был бы наследником царского дома, если бы его отец не был отстранен от власти влиятельным родичем. У сына-морехода не хватило средств, чтобы собрать войско и вернуть свое наследство, но за одно то путешествие он добыл достаточно овечьих шкур, полных золотого песка, чтобы нанять нужное ему число копейщиков. Карту свою он передал Пирифою, потому что мальчишками они вместе учились у Старого Ведуна и потому что еще одного путешествия в Эвксинское море ему не пережить. Он стал царем в Иолке и весьма страдал от проклятия, которое наложила на него ведьма с севера.
– Вот и водись с ними, – заключил Пирифой, – даже когда они предлагают тебе помощь. Этой он обещал жениться, если она научит его, как увезти золото из Колхиды. А теперь проклятие поедает его кости, и, судя по виду, долго он не протянет.
– Из Колхиды? – спросил я. – А он назвал ее имя?
– Он называл ее искусницей… да так ее и звали – Медея.
Я рассказал Пирифою, что она была наложницей моего отца и пыталась отравить меня. Что касается участия отца в ее планах, он боялся за свое царство, и мне остается только чтить его память.
Пять ночей мы крались узкими проливами, вынюхивая несущие к берегу водовороты, скользили по волнам Пропонтиды, где противоположный берег теряется из виду. Днем мы стояли у берега, внимательно оглядываясь по сторонам; на водах Геллеспонт пользуется той же славой, что и Истм на суше. Мы нарастили борта с помощью шкур и щитов, чтобы оградиться от стрел; так научил Пирифоя кормчий Ясон. Но все равно один из гребцов получил ранение в руку и умер от этого. А ведь мы имели дело только с вождями, сила наша отпугивала мелкие банды; выходило, что Ясон был крепким воином, раз осилил проливы с одним кораблем.
На шестой день воды сузились настолько, что мы уже слышали тявканье шакалов на противоположном берегу и видели, как ходят люди у сторожевых костров. Перед рассветом новый ветер задул в наши лица – открытый и соленый. Оба берега остались позади, и корабли наши качала морская волна. Поэтому мы гребли до рассвета, открывшего перед нами серый океанский простор. Это был Понт Эвксинский, «гостеприимное море». Так его называют, потому что с богами его лучше быть вежливым.