Тесей. Царь должен умереть. Бык из моря

Пока строили дом, прошел целый год. Ребенок рос и рос. Когда младенческая дымка оставила глаза сына, оказалось, что они серые, словно безоблачный рассвет, – как у матери; серебряные волосики, с которыми он родился, совсем не потемнели. Ипполите нравилось, как сверкает в них солнце, и она не разрешала завивать их. Мальчик был не только беловолос, но и белокож; однако, побыв на солнце, немедленно покрывался золотистым загаром. Он был быстр и крепок и лазил повсюду. В три года его застали в стойле только что ожеребившейся кобылы; обхватив ногами новорожденного жеребенка, он попытался проехаться на нем верхом; когда младенцы упали, кобыла склонила голову и вылизала обоих. Было видно, что права Ипполита, утверждавшая, что в жилах его течет кровь Посейдона. После трудного прощания следующей весной я отправился на Крит.

Жизнь вновь овладела огромным островом – так будет всегда, пока живы люди. Если не приближаться к разрушенным укреплениям – я сам сжег некоторые из них во время войны, – почти ничто не свидетельствовало о прежних беспорядках. Поля были вспаханы, виноградники зеленели, миндальное дерево цвело у повалившейся стены. Поднимались и новые дома, быть может не столь изысканные, как прежде, но опрятные и яркие. Горшечники – те, что уцелели, – вновь приступили к работе и изобрели новый стиль – на этот раз украшая свои сосуды птицами.

Коренные критяне приветствовали меня столь же громогласно, как и в тот день, когда я повел их против Лабиринта. Им было приятно, что свой брачный пир я справлю среди них, как подобает царю, властвующему над страной, а не чужестранному победителю. Правда, некоторые эллинские вельможи, получившие от меня земли и успевшие натворить несправедливостей, не ощущали довольства. Лучшие из них и знатнейшие были достойны доверия, однако не стоило все-таки так долго пребывать вдали от этих мест. Уладив неотложные дела, я направился в дом Девкалиона за своей невестой.

Что бы он ни думал в душе, но приветствовал меня весьма вежливо. После моего брака трон его зависел лишь от моей благосклонности. Царем он был только по имени, а теперь приходилось расставаться и с этой властью. Но и тень ее была дорога Девкалиону, а скорее его благородной жене. Окутанная ароматом египетских духов, она подплыла ко мне, шелестя покрытыми драгоценностями юбками, и, недолго потомившись вблизи, но вдоволь пококетничав взглядом, отправилась за царской дочерью. Все эти долгие годы я видел внутренним взором девочку, по-детски влюбившуюся в молодого акробата и улыбавшуюся мне сквозь слезы в детской, на стенах которой среди цветов скакали мартышки. Теперь же ко мне за руку привели маленькую критянку – даму, во всем напоминавшую присланный мне портрет. Волосы ее потемнели, длинные завитые пряди спускались с висков и затылка. Брови и ресницы были начернены, веки подведены лазоревой пастой, груди припудрены истолченным кораллом. Она опустила взгляд и прикоснулась ко лбу маленькими, утончающимися к кончикам пальцами, которые так и не шевельнулись в моей руке. По критскому обычаю я поцеловал ее в губы – свежие и теплые под помадой, они были спокойны, как и ее руки.

Ну а потом наступил день, полный долгих обрядов: мы возносили приношения богам, а жрицы кропили нас душистым маслом. Потом были подарки родне, поездка в золоченой колеснице на закате, а потом пир – жаркий и яркий, как полдень. Тысяча ламп на расписных подставках горели, вознося к небу ароматный дым. С песнями женщины отвели невесту в ее комнату и выполнили все, на что только у женщин может уйти час. Наконец юноши с факелами, распевая, проводили меня к жене. Тут толпа разошлась, двери закрылись, пригасла лампа, лишь из-за двери доносилась негромкая, наводящая сон мелодия арфы.

Я опустился возле Федры и, взяв ее за подбородок, повернул к себе лицом. Темные глаза молчали. Служанки сняли с лица ее дневные краски и наложили ночные; более спокойные тона по-прежнему скрывали ее лицо.

– Видишь, Федра, – сказал я, показывая ей старый шрам на своей груди, – вот отметина, оставленная Бычьим двором. Ты помнишь тот день, когда тебе сказали, что я погиб?

Она отвечала напряженно, словно бы находясь в приемном зале:

– Нет, сын Эгея.

Ей бы хотелось, чтобы глаза ее промолчали, но она была так молода. Помимо всего прочего, этот взгляд сказал мне, что передо мной дочь Миноса, которая, вне сомнения, знает все.

– И я тот же Тесей, – продолжил я. – Тогда я сказал тебе, что, если бык не убьет меня, стану царем и возьму тебя в жены. Вот я и вернулся к тебе. Только судьба никогда не свершается так, как этого ждет человек. Столько случилось с нами с тех пор: война, и землетрясение, и перемены. Все те опасности, которые приносит жизнь на земле. Но я не забыл, что ты тогда плакала по мне.