Тесей. Царь должен умереть. Бык из моря

Он лишь глянул на меня и ушел… должно быть, вспомнил отца. Иногда я пытался понять, много ли доброго было примешано к этой самонадеянности и мог ли он перемениться, если бы, подобно кентаврам, кто-нибудь постарался перевоспитать его. И теперь сомневаюсь в этом; по природе своей он готов был скорее поверить чему угодно, чем усомниться в собственной правоте. Во всяком случае, я потерял терпение. Он отправился прочь, обдумывая собственные мысли, которых более не рассказывал мне. Когда я снова узнал их, было уже слишком поздно.

Глава 14

Мы вернулись домой и нашли, что мальчик процветает под опекой Хрисы; он успел подрасти даже за столь недолгое время. Я напрасно надеялся, что знать и община позабудут о Крите, но все это было ничтожным по сравнению с новостями, которые открыл мне Пирифой в Фессалии и о которых мне приходилось молчать.

Далеко на севере, за Эвксинским морем и Истром,[125] началось великое движение народов. Бесконечная равнина – та, что всегда за спиной северного ветра, – так далеко от моря, что, если принести туда весло, люди непременно решат, что ты собрался веять зерно этой лопатой. Теперь же над ней разбушевалась буря, сотрясавшая народы, словно корабли у наветренного берега. Южные фракийцы узнали об этом от северных, те услышали от южных скифских племен, которым обо всем поведали обитающие на севере… словом, народ, называемый черноплащниками, оставил великие северо-восточные равнины и теперь словно пожирает степи перед собой. Он не знал, что это за народ. Мог сказать только, что они не поклоняются другим богам, кроме дня и ночи, и страх бежит впереди их бунчужных копий, словно холодный ветер перед дождем.

Пирифой сомневался в том, что они дойдут до эллинских краев. Народ этот находился далеко, а огромные стада движутся неторопливо.

– Но если они направятся на юго-запад, то вытолкнут скифов на юг, и они придут сюда, безземельные и голодные, как некогда наши отцы. Будем надеяться, что сумеем сопротивляться упорнее, чем береговой народ, прежде нас занимавший эту землю. Но подобная участь может миновать нас, если черноплащники направятся иным путем. В ином случае я увязну по горло. Так что решай, Тесей. Если тебе нужны добрые друзья в тяжелое время, подумай вновь об этом браке с критянкой. Ты знаешь, что я ничего не имею против твоей амазонки; у нее больше здравого смысла, чем у всех женщин, которых я знал; кроме того, клянусь, ей и в голову не приходило каким-нибудь своим желанием причинить тебе вред. Она все поймет так, как я.

Так он сказал мне. Не знаю, говорил ли Пирифой с Ипполитой. Но однажды бессонной ночью в Афинах, когда я размышлял обо всем этом, она положила мне руку на грудь и сказала:

– Тесей, мы с тобой – это мы. Ты должен жениться на критянке.

Я отвечал:

– Мы с тобой – это мы. Но если я отдам ей твое, ты этого не получишь.

– Я – воительница, – отвечала она, – а ты мой царь; честь велит мне служить тебе. Обет этот я не могу нарушить: такова правда моего сердца. Так что не считай меня предательницей.

– Ну а мальчик? В доме Миноса – дурная кровь. Неужели мне придется положиться на эту породу в обход его?

Она помолчала немного и проговорила:

– Тесей, он в руке какого-то бога. Я ощущала это, пока ребенок находился в моем чреве: он был сильнее меня. Мне кажется, что и он ощущает это. Иногда я вижу, как он слушает.

Мы говорили о мальчике, но она вновь повернула разговор:

– Женись на критянке, Тесей. Обручившись с ней, ты ни разу не побывал там. Неужели можно вечно доверять своим управителям и критским властителям? Конечно нет, и ты уже думал об этом. – Мысли мои она узнавала без всяких слов.

Ипполита наконец уснула, но я лежал не смыкая глаз, а когда запели первые птицы и небо просветлело, понял, как надлежит поступить.

Созвав знать, я объявил, что, учитывая их мнение и благо царства, отправляюсь на Крит и возьму в жены дочь Миноса. Но чтобы страна эта пребывала в мире, почту ее древний закон, оставленный старой верой; он гласил, что престол наследуется по женской линии, но в случае брака с иноземцем царица теряет свои права, если отправляется к мужу, покинув свою землю. Поэтому я оставлю ее на Крите, предоставив необходимое состояние и охрану, а посещать буду, отправляясь на остров по необходимости всего царства.

Они были на верху счастья. Я постарался вложить в их головы, что и эта царица может служить богине. Меня едва не благодарили за то, что я не привезу ее в Афины.

В тот год я не брал дань с Крита, распорядившись лишь о том, чтобы для нас с невестой возвели подобающий дом. Я выбрал для него старое укрепление у южной реки – там, где святилище священной Троицы. В любом случае я собирался укрепить его, а украсить было совсем легко. Ради всех сокровищ мира я не стал бы восстанавливать Лабиринт, в пыль которого въелся запах гнева богов. Девкалион залатал западное крыло, и я не препятствовал ему.