Тесей. Царь должен умереть. Бык из моря

В голосе его слышалась даже мольба, и я подумал: «Лучше сделать, как он сказал, ведь отец относится ко мне с такой добротой. К тому же он мне и отец, и царь, и жрец, муж трижды священный перед вечноживущим Зевсом. Более того, ему не хватит сил выстоять против меня. К какому же делу он намеревается приложить свои дрожащие руки?» Однако на деле я ощущал, что трясусь куда сильнее, чем он. Я боялся чего-то, чего – не знаю, но словно бы черная тень затмила от меня солнце.

Пока я молча стоял, из дворца вышел один из приближенных отца, вялый и медлительный.

– Царь Эгей, – сказал он, – я ищу тебя всюду. Юноши и девушки уже собрались на рыночной площади, и кормчий критского корабля говорит, что, если ты немедленно не придешь, он не станет дожидаться жребия, но сам выберет четырнадцать человек.

Отец мой отрывисто вздохнул и сказал негромко:

– Убирайся, дурак.

С недоуменным выражением на лице тот ушел. Мы же с отцом уже глядели друг на друга.

Наконец я сказал:

– Прости, отец. Я помешал, когда у тебя столько дел. Но скажи, ради чего ты умолчал об этом? – Он не ответил, но лишь провел рукой по лицу. Я продолжал: – Бежать через заднюю дверь… каким дураком я показался бы людям? Зевс Громовержец! Я – царь Элевсина, и даже надменные критяне не посмеют возложить на меня свою руку. Зачем мне прятаться? Я должен сейчас быть внизу в своем повседневном платье, тогда люди не подумают, что я пирую во время их скорби. К тому же мне нужно отослать домой спутников. Негоже, чтобы они шатались здесь, когда забирают афинских юношей. Подобные поступки порождают недоброжелательство. Где глашатай? Я хочу, чтобы их созвали сюда.

Но он безмолвствовал, и волосы на моей голове встали дыбом, словно у пса перед грозой.

– Как? – спросил я. – Что-то уже случилось?

Отец наконец ответил:

– Сейчас их уже нельзя созвать. Критяне явились раньше срока, и твоих людей согнали на площадь вместе со всеми остальными.

Шагнув вперед, я выпалил:

– Что?

Я сказал это громче, чем следовало бы. Кони шарахнулись, и я велел конюху увести их.

– Отец, – вырвалось у меня, – разве это справедливо? Я отвечаю за этих юношей перед своим народом. – Стараясь не кричать, я едва не шептал, не доверяя своему голосу. – Как ты смел скрыть это от меня?

– Ты слишком горяч, – отвечал он, – чтобы разговаривать с критянами во гневе.

Я видел, что слезы подступают к его глазам, и это почти сравняло нас.

– Однажды случилась стычка, и погиб один из критских царевичей.[77] Вот за это мы и платим дань. В следующий раз они пришлют сотню кораблей и опустошат землю. А что я могу сделать? Что я могу сделать?

Эти слова отрезвили меня. Я понял, что отец здраво судит обо мне.

– Ну хорошо, отец, постараюсь не доставить тебе неприятностей. Но я должен немедленно отправиться туда и увести своих людей. Что они сейчас думают обо мне?

Отец покачал головой.

– Царь Минос знает все. Он знает, что наши царства соединились, и едва ли он откажется от своих прав.

– Но я поклялся, что они не будут отвечать за афинян, – возразил я, хватаясь за рукоятку кинжала и стараясь успокоить себя.

Он задумчиво потер подбородок:

– Если жребий падет на одного из твоих людей, ты получишь повод уменьшить дань, наложенную на Элевсин. Иногда, Тесей, смерть человека оправданна – если он расстается с жизнью во благо других людей. – Я поднес руку ко лбу, в ушах звенело. Отец продолжал: – К тому же, если быть откровенным, все они – всего лишь минойцы, а не эллины.

Шум в ушах моих то нарастал, то стихал. Я вскричал:

– Эллины, минойцы – какая разница? Я поклялся стоять за них перед богом. Кем же теперь окажусь я? Или чем?

Он что-то ответил, дескать, я сын его и пастырь Афин. Я едва слышал отца, голос его, казалось, доносился из-за стены.

– Отец? – проговорил я. – Что делать мне?

Но едва слова эти оставили мои уста, я понял, что обращаюсь не к царю Эгею. Шум в голове немного стих, и я услышал голос отца, вопрошавший, не болен ли я.

– Нет, повелитель, мне уже лучше. Я понял, как следует мне поступить, дабы спасти свою честь. Если критяне не отпустят моих людей, я тоже должен буду испытать свой жребий, подобно всем остальным.

– Ты? – Глаза отца широко раскрылись. – Ты обезумел, мальчик? – А потом лицо его снова стало замкнутым, он погладил бороду и сказал: – Ну что ж, ты оказался прав тогда, когда вернулся назад в Элевсин. У тебя есть чутье на подобные вещи. Люди проявят больше терпения, если ты будешь стоять среди них. Да, в конце концов, мысль неплохая.

Я был рад, что он успокоился, и вложил свою руку в его.

– Не волнуйся, отец. Бог не может забрать меня раньше, чем начертано судьбой. Сейчас я переоденусь и вернусь.

Я бегом направился к себе и схватил первое, что подвернулось под руку: охотничий костюм из некрашеной оленьей шкуры с зелеными кисточками вдоль шва на бедрах. В тот день я едва взглянул на него, а привык уже потом. Отец стоял на прежнем месте, а получивший от него указания управитель уже спешил прочь.