Тесей. Царь должен умереть. Бык из моря

Обратившись к мыслям о прошлом, начиная с самого детства, я решил: «Поздно мне становиться сыном Эгея».

Я распрямился, отбросил волосы с лица. Выводили последнего юношу. Он был испуган и не хотел идти: его уводили, а он все оглядывался, будто не веря тому, что с ним происходит. «Как он удивится, – подумал я, – осознав, что не ошибся на самом деле». И, ощутив, что бог вернулся ко мне, я едва не расхохотался.

Сердце мое исполнилось легкости. Я ощутил мир в душе, как бывает в самый удачный день. Я вдыхал полной грудью. Угроза миновала: бронзовые крылья и грозные когти больше не нависали надо мной. Страх оставил меня: все складывалось хорошо и бог ступал рядом со мной. Шагнув вперед, я услыхал старческий голос деда: «Только согласие с самим собой делает человека свободным».

Легким шагом я пошел к подножию и, вспрыгнув вверх, сказал глашатаю:

– Дай мне последний жребий.

Тот подал мне горшок. Чей-то голос произносил мое имя, но я отвернулся. Достав кинжал, я перечеркнул имя, значившееся на остраконе, и написал свое: «Тесей». Возвратил черепок и приказал:

– Называй.

Он уставился на меня. Знакомая мне рука выхватила у него жребий. Я крикнул, обращаясь к критянину:

– Кормчий, случилась ошибка, последний жребий был мой.

В толпе поднялся шум. Я думал, что они вновь начнут приветствовать меня. Однако вместо похвал услыхал скорбный стон, жалобу, возносящуюся к небу, как тогда, когда глашатай объявляет о кончине царя. Я не знал, как отвечать на эти скорбные звуки. В сердце моем пела торжественная музыка. Я шагнул вперед, рука задержала меня, но я стряхнул ее и громко обратился к народу:

– Не горюйте, афиняне. Это бог посылает меня к быкам, и я должен повиноваться его знаку. Но не оплакивайте меня, я вернусь. – Я не обдумывал этих слов, они сами пришли мне в голову, посланные богом. – Я отправлюсь с вашими детьми и возложу на них свою руку. Они будут моим народом.

Всеобщие стенания утихли, наступила тишина, лишь где-то еще раздавались рыдания одной из осиротевших матерей. Я обернулся к своему отцу.

Передо мной стоял человек, только что получивший смертельную рану. Он словно погряз в ужасном сне, из которого пытается выбраться. И все же в глазах его я угадывал собственные чувства; он тоже был похож на человека, избавившегося от преследующего его духа.

Он страдал, в этом нельзя было сомневаться, и это страдание вырвалось из него гневом. Не обращая ни на кого внимания, он спросил, почему я возненавидел его и решил бросить одного на старости лет перед лицом всех врагов. Он хочет знать: чем успел обидеть меня? Должно быть, я околдован, заключил он; из меня следует изгнать демонов, и он обещал сделать это и просил не обращать внимания на поступки безумца.

– Господин, – отвечал я, – неужели ты думаешь, что я мог бы сам придумать такое! Но голос Посейдона я знаю. Отпусти меня, иначе бог разгневается. Ограбить бога – скверное дело.

Отец отвернулся, и мне стало стыдно: ведь он столько пережил.

– Отец, – сказал я, – бог хочет нам добра. Все будет хорошо. Если бык убьет меня, Посейдон примет жертвоприношение и избавит тебя от проклятия. А если я вернусь, это будет отлично. Все сложится хорошо, я просто чувствую это.

Кормчий-критянин прислушался. Взгляд отца заставил его отодвинуться и заняться рассматриванием браслета с печаткой, наконец отец негромко проговорил:

– Похоже, что человек не в силах обмануть собственную судьбу. Как ты узнал, что твоего имени не было в урне? – Наши глаза встретились, и он продолжил: – Я не мог допустить этого. Я представил себе, как все вокруг начнут говорить: «Он опасался своего сына, вождя и воина. А потому отослал его к быкам на Крит, когда пришло время дани».

Меня удивило, что подобная мысль могла прийти ему в голову.

– Отец, – проговорил я. – Дело в богине, она гневается на нас; ей ненавистны находящиеся у власти мужи.

Я услышал покашливание; критянин уже терял терпение. Поступок мой сделал этого человека моим господином.

Отстегнув меч, я отдал его отцу:

– Береги до моего возвращения. Я еще не знаю, для чего понадобился богу. Но тот, кому суждено вернуться от быков Миноса, неоднократно предложит богу собственную жизнь, каждый раз с новой решимостью. Ему, возможно, будут дарованы силы, право предводительствовать над людьми. Так учили меня в детстве. И я буду только таким царем, и никаким другим.

Отец подошел ко мне, взял мое лицо в свои руки и долго глядел мне в глаза. Я редко видел в нем жреца, но теперь ощутил это. Наконец он сказал:

– Да, такой царь будет Царем. – А потом задумался и произнес: – Если придет этот день, пусть на твоем корабле будут белые паруса. Я поставлю дозор на мысе Соуний. Когда загорится его маяк, я пойму, что бог удостоил меня вести. Пусть будет белый парус. Не забудь об этом.

– Повелитель, – холодно проговорил критянин, – мне безразлично, вернется твой сын домой или нет, если только это не вызовет беспорядков. Но прошу вас миром уладить дело, пока эти женщины не вырвали друг другу глаза.