Теща

Здесь мы оба выразили непонимание того, зачем было мыться отдельно, если предстояло полное купание. Но, вероятно, мир женщины никогда не мог полностью открыться мужчине.

…Сейчас, обладая некоторыми опытами – пусть не собственными, но привнесенными Интернетом – я склонен подозревать, что свою промежность воспитательница не только мыла. Но, конечно, в тот год такая мысль не могла прийти в наши головы. Ведь все непристойное, чем упоительно занимались мы с Костей, казалось присущим лишь мальчишкам, но не девчонкам – и уж тем более, не взрослым теткам, которые этих мальчишек и девчонок воспитывали. В частности, запрещали держать руки под одеялом…

Процесс интимной гигиены продолжался так долго и так интенсивно, что Костя все-таки не выдержал.

Затем женщина пошла глубже, лениво разгоняя волну. Ступала она очень медленно – хотя, возможно, слишком медленно нарастала глубина пионерского пруда.

Сначала исчезли ее голени, затем подколенные ямочки, потом Костя с сожалением проводил ее зад. Погрузившись до пояса, женщина оттолкнулась от дна и поплыла.

Она делала большие, неторопливые, круги по воде. Костя божился, что груди ее еще сильнее вытянулись и плыли перед ней, как спины китов.

Тогда это казалось фантазией. Но теперь – со слов жены, хирурга-маммолога – я знаю, что величина самой молочной железы у всех примерно одинакова, а объем видимого бюста составляет жир, поэтому грудь легче остального тела и в самом деле может плыть поверху.

Костя сидел почти спокойно; он не спешил, поскольку ожидал, что по возвращении русалки увидит еще что-нибудь.

Наплававшись, купальщица повернула к берегу.

Как художник, с мельчайшими подробностями, друг описывал этапы ее появления.

Вот она обернулась лицом; бюст по-прежнему плыл впереди.

Вот нащупала дно и остановилась. Над водой блеснули мокрые плечи, поймав лунный свет А длинные груди, слегка ударяясь друг о друга, продолжали колыхаться на плаву.

Несколько раз окунувшись с головой, воспитательница пошла к берегу, поднимаясь над водой. Плечи стали вырастать, а груди укорачиваться, поскольку тянулись вслед за торсом.

Наконец они поднялись полностью и упали на тело. Соски, должно быть, сжались от холода и слегка потемнели, но Костя их так и не увидел, потому что луна светила сзади.

Он еще раз полюбовался ее чудесным, в меру округлым животом.

А она поднималась и поднималась, вот уже на теле зачернел слипшийся, но не потерявший формы треугольник, различить который не мешала даже луна

Затем обрисовались мощные бедра, до этого момента не казавшиеся выразительными.

Колени быстро поймали слабый свет чего-то небесного, и вот уже пионервожатая – мокрая, голая и прекрасная – стояла на берегу.

Подняв с песка полотенце, которого Костя сослепу не заметил, она принялась вытираться – также медленно и неспешно.

Сначала она вытерла голову, стриженную накоротко, как у всех воспитательниц, вынужденных целое лето жить без горячей воды с общей баней раз в неделю.

Затем обсушила грудь – подняв по очереди каждую молочную железу, вытерла под ними – потом принялась за плечи.

После плеч занялась подмышками, бедрами, коленями… Тело ее было не слишком обильным, но каждая часть требовала внимания.

Когда женщина, раскорячившись, стала отжимать интимные волосы, Костя не выдержал еще раз.

После этого, затихнув по-заячьи, уже вконец обессиленный, он с прежним наслаждением наблюдал.

Завершив процесс, голая женщина положила полотенце на плечо, вернулась в воду и быстро постирала трусы.

Выйдя на берег, по очереди ополоснула ступни от песка, вытерла их и вдела в туфли.

Набросила на плечи рубашку, подхватила галстук, кое-как застегнула юбку и пошла, помахивая мокрыми трусами, как черным пиратским флагом.

Очень белые ляжки ее одуряюще сияли в ночи.

Все описанное Костей казалось нереальным и возможным лишь во сне – но я не сомневался, что так было на самом деле.

Реальность происшедшего казалась особенно реальной благодаря тому, что в этот первый раз ничего действительно сверхъестественного с самим Костей не произошло.

Дождавшись, пока женщина исчезнет, хлопнув дверью невидимого домика, он вернулся в свою общую спальню и мгновенно уснул сном облегчившегося праведника.

3

Надо ли говорить, что в жизни моего друга наступила идиллия, о какой перед лагерем он не мог мечтать.

Костя идентифицировал время ночного купания: жизнь была расписана по часам, воспитатели могли делать что угодно, но отклоняться от графика не смели.

Ускользнув из отряда днем, он пробрался к тыльной стороне пруда и оборудовал себе место не на косогоре возле тропинки, а снизу – на песчаном берегу, где женщина раздевалась.

В кустах, конечно, пытались продолжить жизнь недотравленные комары, но это казалось ничтожной платой за возможность видеть воспитательницу, которая обнажается в каких-то полутора метрах.

Женское тело, пробывшее весь день в несвежей одежде, испускало обонятельную симфонию. То была смесь запаха подмышек, необъяснимый аромат бюста и живота, чего-то еще. Но сильней всех звучал дух промежности: застоявшийся и в первый момент не очень приятный, через полсекунды он кружил голову.