- А ну слушай меня, - велел Гарет. - Мне плевать, на службе ты или нет, говорю значит слушай. Я делаю заявление, так что ты, высокомерный сукин сын, прими все к сведению, либо снимай жетон и ищи другую работу... Я должен был их убить. Я не мог позволить Сиднею переметнуться к его заклятому врагу. Все знают, что Рой Стертевант был его смертельным врагом еще с восьмого класса, однако там в спальне они смотрелись так, словно им обоим открылись врата в царствие небесное... Я предупреждал их, но они и слушать не желали, для них мои слова были пустым звуком.
"
Около двух часов ночи вернулся шериф: он сразу прошел к медсестре, которая меняла Гарету перевязки. Другой офицер уже ушел и Гарет лежал с закрытыми глазами.
- Больше мы ничего не можем ему дать, шериф, - объяснила медсестра. - Мы и так на свой риск вкололи ему даже больше морфина, чем вообще можем иметь своем в распоряжении.
- А что думает доктор, рана очень тяжелая? - поинтересовался шериф.
Сестра сообщила ему что-то шепотом.
- Вы записали все что я сказал? - заговорил Гарет, некоторое время лежавший молча. В эту минуту в палате никого не было - сестра и шериф ненадолго отлучились. Тогда Гарет принялся кричать и яростно браниться, заставив сестру вернуться на шум.
Все это время в глазах у него стояли слезы. Когда сестра вновь пришла в его палату, а следом за ней через несколько минут шериф, Уэйзи сделался еще разговорчивее и потребовал, чтобы его слова, в которых заключалась "истина", записали и дали прочесть всем и каждому.
Он хотел, чтобы "наш простой народ из горной глубинки " (как выражался доктор Ульрик в минуты досады и уныния) узнал всю правду о Сиднее Де Лейкс, о катастрофе с поездом и о том, как их с Браеном МакФи "предали".
Наконец, пришла Ирен, однако Гарет на нее даже не взглянул. Речь его сделалась еще безудержнее и он взахлеб рассказывал о том, как он не захотел отдать Сиднея салотопу. Мать поспешила прочь из комнаты, не пробыв с ним и минуты.
На следующий день, когда он уже умирал, к нему в сопровождении доктора Ульрика пришел Ванс. При виде Ванса Гарет вскочил на постели и протянул к нему правую руку. В это мгновение Ванс, должно быть, как никогда был похож на Сиднея.
Гарет знаком пригласил его присесть на ближайший от кровати стул. После чего завел свою прежнюю нескончаемую речь.
Доктор Ульрик поглядывал на Ванса даже с бо
льшей тревогой, чем на Гарета, которому он уже ничем не мог помочь.- Сидней в жизни не целовал меня так, как Роя. - Речь Гарета казалась всем присутствовавшим одновременно громкой и доносящейся откуда-то издалека, и слушая его Ванс поднял голову, как будто слова юноши, или, может быть, объяснение этих слов, отображалось на экране телевизора, что глядел на него своим пустым серым стеклом.
Однако доктор Ульрик заметил, что с Вансом тоже произошла перемена. Либо под влиянием слов Гарета, либо после трагических событий последних дней, Ванс отказался от своих ханжеских замашек старой девы и пресвитерианской жесткости суждений - хотя возможно, что это случилось в тот момент, когда он заглянул в гроб, где лежало тело брата.
А потому, Ванс только слушал и кивал головой, когда Гарет рассказывал о запретных поцелуях и объятиях, о безнадежной любви, о ревности и убийстве.
- Они принадлежали друг другу, Ванс, а меня просто взяли да вышвырнули из своей жизни, пойми, - заключил Гарет.