Тесный путь. Рассказы для души

Теперь я понимаю, что наша вера заключается не только в том, чтобы ждать от Бога исполнения желаний, а ещё и в способности выдерживать скорби. И нужно иметь силу духа, чтобы принимать крест скорбей и нести его без ропота.

Открываю глаза. Не хочу больше вспоминать. Не хочу. Смотрю в ночное окно.

По нему текут большие дождевые капли. Куда я еду, зачем? Может, вернуться и сесть в другой поезд? Идущий в обратную сторону? Капли бьют в окно. Это холодный осенний дождь.

Такой же дождь шёл тогда. Я помню, как сидел у окна, а на улице шёл безконечный дождь. Помню, как долго собирался с мыслями, долго обдумывал свои слова, а потом пошёл к папе. Отец сидел за столом. Горела лампадка у наших любимых икон. Пресвятая Богородица смотрела на меня ласково и печально.

— Папа, мне нужно поговорить с тобой. Папочка, посмотри, что вокруг творится. Страшно. И ведь они не верят в Бога. Почти никто теперь не ходит в церковь. Их закрывают. А, может быть, Его и правда нет? А если Его нет, то зачем мы всё это терпим? Папа, ты можешь быть просто пожарником. Или пчеловодом. И тогда мы сможем учиться. И работать. А иначе мы просто умрём с голоду. А если ты не будешь служить, то мы сможем быть все вместе. Вместе, понимаешь? А если Бог всё-таки есть, то Он нас простит. Нина и Галя ещё совсем дети. Мама больна. Бабушки старенькие. Папочка, родной мой, надо что-то делать. Я должен работать. Хотя бы ради сестёр.

Папа слушал спокойно. А потом сказал мне:

— Я думал об этом, сынок. И принял решение. Вы напишете, что не будете встречаться с родителями, и вам разрешат учиться и работать. А мы всё равно будем вместе. Я буду молиться за вас, пока я жив. Нашу любовь никто не сможет отнять. Мы будем вместе — в молитве. А отречься, сын, я не могу. Даже ради вас. Но Господь не оставит вас, запомни это. Слышишь? Запомни: Господь не оставит вас. И моя молитва будет с вами. Всё, сын. Я принял решение. Это моё решение, слышишь? Моё решение. Запомнил?

Почему он повторил это несколько раз — о том, что это его решение? Я чувствовал это и тогда, знаю и сейчас. Чтобы чувство вины не мучило меня. Это момент истины? Или нет? Чувство вины — вот то, что живёт со мной всю мою жизнь. Вот что не даёт мне покоя — правильно ли я поступил? Может, мы должны были остаться вместе? И пройти этот путь до конца? Одной семьёй? Если б я был один, я остался бы с папой и мамой. Но я не мог. Я должен был уберечь сестёр.

Мы подписали бумагу, что отказываемся от контактов с родителями. И уехали. Мы больше не имели права встречаться с ними. Но общались тайком — передавали записки через одну верную семью.

Нина окончила школу и пошла учительствовать. Я жил в Ирбите и работал на Егоршинских шахтах, чтобы стать рабочим и не зависеть от своего непролетарского происхождения. Галя жила со мной и училась в Ирбитской заводской школе-семилетке Егоршинского района. Школа была открыта на заводе около станции Талый ключ.

Сёстрам разрешили учиться, а мне работать после нашего отказа от родителей. Галю несколько раз выгоняли из школы из-за происхождения, даже несмотря на наш отказ. Но директор школы, до сих пор ему благодарен, Думнов Пётр Фёдорович, очень добрый человек, говорил мне, что у сестрёнки хорошие способности, и защищал её. На свой страх и риск снова принимал её в школу после отъезда проверяющей комиссии.

Иногда он говорил Гале:

— Посиди дома три дня, к нам комиссия едет, будет проверять классовый состав учащихся. А потом приходи, когда они уедут.

Вот так, благодаря Петру Фёдоровичу, в 1928 году Галя закончила семилетку. Ей было пятнадцать лет.

Восемнадцатилетняя Нина работала учительницей в Ляпуново, глухой деревне в двадцати пяти километрах от Ирбита. Объявили всеобуч, а учителей не хватало. Наверное, поэтому, а, может, по молитвам наших родителей, Галя и Нина обрели своё призвание и стали учительницами.

Директор Пётр Фёдорович, рискуя своей работой, написал Гале направление на краткосрочные курсы учителей для лучших выпускников школ. Галя окончила эти курсы, и её отправили работать со взрослым населением в дальнюю деревню Чувашево. У сестрёнок и у меня не было ни белья, ни приличной одежды, ни обуви. Ну, я-то ладно. А вот сестёр я очень жалел. Изо всех сил старался им помочь.

Как я был счастлив, когда смог на свои талоны купить им обновки: туфли на низком каблуке, трикотажные кофточки. Галя сшила себе ситцевую синюю юбку и белую с синим горошком блузку, которыми очень гордилась. Так и стоит она у меня перед глазами в этой юбке и блузке — улыбается мне. Башмаки они с Ниной делали из холста.

Нам было тяжело. Мы переживали за родителей, друг за друга.

Пятнадцатилетняя Галя должна была учить взрослых мужчин, лесорубов. И папа написал мне записку с просьбой поговорить как старшему брату с сёстрами о девичьей чести, о женском достоинстве.