Тэсс из рода д'Эрбервиллей. Джуд Незаметный

В это время он получил от своей бедной бабки полное тревоги письмо, выражавшее прежние ее опасения: она боялась, что у Джуда не хватит характера держаться подальше от Сью Брайдхед и ее родных. Отец Сью, как полагала бабка, вернулся в Лондон, но сама девушка осталась в Кристминстере. Ее следовало избегать еще и потому, что она была не то художницей, не то рисовальщицей в так называемой церковной лавке — сущем рассаднике идолопоклонства, и уж наверное, имела пристрастие ко всякой нелепой религиозной обрядности, а то и вовсе была паписткой (сама мисс Друзилла Фаули от рождения была евангелисткой).

Поскольку Джуд прочил себя скорее в мыслители, чем в богословы, сообщение о предполагаемых воззрениях Сью никак его не затронуло, зато намек на ее местопребывание весьма заинтересовал. С каким-то особым удовольствием обошел он в первые же свободные часы лавки, соответствовавшие описанию его двоюродной бабки, и в одной из них увидел девушку, сидящую за конторкой и подозрительно похожую на оригинал портрета. Он отважился войти, купил какую-то мелочь и не спешил уходить. Оказалось, что лавку обслуживают одни женщины. В ней продавались англиканские книги, письменные принадлежности, библейские изречения, гипсовые ангелочки на подставках, изображения святых в готических рамках, кресты из черного дерева в виде распятий, молитвенники, которые могли бы сойти за католические требники, и прочее в том же духе. Джуд не посмел разглядывать девушку за конторкой, она была такая хорошенькая, что ему просто не верилось, неужели это и есть его родственница. Она заговорила с одной из двух женщин постарше, стоявших за прилавком, и он узнал в ее голосе свои нотки, более нежные и мягкие, но свои. Чем она занимается? Он взглянул украдкой. Перед ней лежал кусок цинка, обрезанный в виде полосы фута в три или четыре длиной и с одной стороны сплошь залитый краской. На нем она выводила готическими буквами одно-единственное слово: «аллилуйя».

«Какая у нее чистая, возвышенная, христианская работа!» — подумал он.

Ее присутствие здесь было легко объяснимо: свою способность к подобной работе она несомненно унаследовала от отца, церковного резчика по металлу. Надписи, над которой она сейчас трудилась, должно быть, надлежало украсить какой-нибудь алтарь, дабы поддержать дух благочестия.

Он вышел из лавки. Не было ничего легче заговорить с нею тут же, но ему казалось нечестным по отношению к бабке так быстро пренебречь ее просьбой. Правда, бабка обращалась с ним грубо, но все же она вырастила его, и сознание, что она бессильна ему воспрепятствовать, придавало особый моральный вес ее запрету, который не имел в его глазах никакого оправдания сам по себе.

Итак, Джуд ничем себя не выдал. Пока он решил не объявляться Сью. Были и другие причины, почему он ушел не сказавшись. Она казалась такой изящной рядом с ним, одетым в грубую рабочую куртку и запыленные штаны, что он считал себя еще не готовым к встрече с ней, так же как и с Филотсоном. К тому же вполне могло случиться, что она унаследовала семейную неприязнь и как христианка с презрением оттолкнет его, в особенности когда он поведает ей неприглядную часть своей биографии, завершившуюся скреплением брачных уз с представительницей ее пола, которая наверняка бы ей не понравилась.

Он не выпускал ее из виду, и ему было радостно думать, что она все время где-то рядом. Сознание ее близости окрыляло его. И все же она оставалась для него идеальной героиней, и вокруг ее образа он стал сплетать странные, фантастические грезы.

Недели две или три спустя возле колледжа Крозье на Старой улице Джуд и несколько рабочих сгружали с подводы глыбу обработанного камня — ее предстояло водрузить на парапет, который они подновляли. Став в позу, десятник сказал:

— Поднимай по команде! Раз-два, взяли!

Они подхватили камень, и в этот самый момент Джуд увидел рядом с собой свою кузину, которая задержалась на миг, выжидая, пока уберут глыбу, преградившую ей путь. Она обратила на него светлый, загадочный взгляд, в котором сочетались — или ему только так показалось — проницательность, нежность и таинственность; это выражение глаз и рта родилось из слов, только что сказанных ею спутнице, и запечатлелось на лице ее совершенно бессознательно. Его присутствие она заметила не более, чем пылинки, взметнувшиеся в солнечных лучах от его движений.

Она очутилась около него так близко, что он вздрогнул и невольно отвернулся, испугавшись, как бы она не узнала его, хотя это было невозможно, потому что она ни разу его не видела и даже, наверное, имени его никогда не слыхала. При этом он успел заметить, что, будучи по происхождению девушкой деревенской, она уже приобрела внешний лоск, — годы ранней юности, проведенные в Лондоне, и девичество здесь, в Кристминстере, не прошли для нее даром.