Тэсс из рода д'Эрбервиллей. Джуд Незаметный

— Можно, я взгляну на них еще разочек?.. Только разочек. Ну можно? На одну только минуточку, Джуд… Это не отнимет много времени, а я буду так рада! Ну позволь мне, Джуд, и я буду хорошей и всегда буду тебя слушаться! Потом я спокойно пойду домой и уж никогда их больше не увижу. Можно? Ну почему нельзя?

Так она умоляла его, и от жалости Джуд почти готов был уговорить могильщика исполнить ее просьбу. Но, видя, что это бесполезно и могло только пойти ей во вред, он решил немедленно отвезти ее домой. Он начал ласково уговаривать ее, шептал ей нежные слова и обнял, чтобы поддержать ее, и в конце концов она беспомощно уступила и дала увести себя с кладбища.

Он хотел взять экипаж, чтобы доехать до дома, но так как им приходилось соблюдать строгую экономию, она запротестовала, и они не спеша пошли домой пешком — Джуд в трауре, она — в своем красновато-коричневом платье. Вечером они предполагали переехать на другую квартиру, но Джуд увидел, что это немыслимо, и они вернулись в ненавистный им дом. Сью тотчас уложили в постель и послали за доктором.

Весь вечер Джуд прождал внизу. Было очень поздно, когда ему сообщили, что Сью преждевременно родила и что ребенок, как и все остальные дети, мертв.

III

Сью поправлялась, хотя жаждала умереть, Джуд снова получил работу по своему прежнему ремеслу. Теперь они жили в другом месте, в районе «Вирсавии», неподалеку от кафедрального собора св. Силы.

Часто и подолгу сидели они в молчании, подавленные не столько бессмысленными препятствиями, которые ставила им жизнь, сколько грозной и зловещей ее враждебностью. Во время болезни, когда сознание Сью лишь слабо мерцало, подобно звезде, ее преследовали смутные и странные грезы, будто мир похож на стансы или мелодию, созданные во сне, и что было восхитительно в полузабытьи, бодрствующему рассудку казалось совершенным абсурдом; ей грезилось также, будто первопричина действует безотчетно, подобно сомнамбуле, а не по зрелом размышлении, как мудрец, и что при создании нашего земного мира не предполагалась такая восприимчивость чувств у его обитателей, какой впоследствии достигло мыслящее и просвещенное человечество. В глазах постигнутого бедствиями человека враждебные ему силы приобретают антропоморфный характер — так и у нее эти представления стали сменяться ощущением, будто ей и Джуду приходится спасаться от какого-то преследователя.

— Мы должны подчиниться, — мрачно твердила она. — Извечный гнев вышних сил обрушился на нас, их несчастных созданий, и мы должны покориться. Выбора нет. Мы должны покориться. Тщетно бороться с богом.

— Но ведь мы боремся лишь против людей и бессмысленных обстоятельств, — возражал он.

— Верно… — прошептала она. — Чего только не взбредет мне на ум! Я становлюсь суеверной, как дикарь… Но кто бы ни был наш враг, я запугана до полной покорности. У меня больше нет сил бороться, нет смелости жить. Я сломлена, уничтожена!.. «Мы привлекаем все взоры — и ангелов и людей». Я теперь всегда твержу эти слова.

— И я тоже так чувствую.

— Что же нам делать? Сейчас у тебя есть работа, но помни, что это возможно только потому, что наша история и наши отношения не известны до конца… Если бы стало известно, что наш брак не оформлен по закону, тебя бы, наверное, выгнали с работы, как это было в Олдбрикхеме.

— Трудно сказать. Вряд ли со мной так бы поступили. Но вот я думаю, что теперь, как только ты сможешь выходить, мы должны его узаконить.

— Ты думаешь, должны?

— Конечно.

Джуд задумался.

— С недавних пор мне стало казаться, — сказал он, — что я принадлежу к обширному разряду людей, называемых соблазнителями, которых сторонятся добродетельные люди. Я поражаюсь, когда думаю об этом! Раньше я этого не замечал, как не замечал и того, что я поступаю дурно по отношению к тебе, которую люблю больше жизни. И все же я из их числа! Хотелось бы мне знать, много ли среди них таких же несмышленых простаков, как я? Да, Сью, я соблазнил тебя. Это так. Ты принадлежишь к редкому типу утонченных существ, которые природа намеревалась оставить нетронутыми. А я не мог оставить тебя в покое!

— Нет, нет! — поспешно возразила она. — Не упрекай себя, ты совсем не такой! Уж если кто и виноват, то только я!

— Я поддерживал тебя в твоем решении бросить Филотсона, и, возможно, если б не я, ты не стала бы убеждать его отпустить тебя.

— Все равно стала бы. Что же касается того, что мы не муж и жена в глазах закона, то в этом спасительная черта нашего союза, потому что, таким образом, мы не оскорбили святость наших первых браков.

— Святость? — Джуд посмотрел на нее с удивлением и понял, что перед ним не та Сью, какую он знал раньше.

— Да, — ответила она, и голос ее слегка задрожал. — Меня охватывает ужас, какое-то жуткое ощущение при мысли, на какую дерзость я была способна. Мне кажется, что я до сих пор его жена.

— Чья?

— Ричарда.

— Боже милосердный! Почему, дорогая?

— Не могу объяснить! Но эта мысль меня преследует.

— Это просто слабость, больное воображение, в этом нет ровно никакого смысла. Пусть это тебя не волнует.

Сью тревожно вздохнула.