Тэсс из рода д'Эрбервиллей. Джуд Незаметный

Если под влиянием чувства принципы могут пошатнуться в одну сторону, то они так же легко могут пошатнуться и в другую. Побуждения, в силу которых он дал Сью свободу, теперь позволяли ему относиться к ней так, словно жизнь с Джудом ее никак не переменила. Его еще по-своему влекло к ней, если даже любви уже не было, и, помимо соображений чисто практического характера, он скоро понял, что был бы рад, если бы она вернулась к нему, разумеется, добровольно.

Он понимал, что, если он хочет положить конец бездушным, бесчеловечным нападкам со стороны презиравшего его общества, необходима некоторая хитрость. А тут как раз подвернулся удобный случай. Если бы он вернул себе Сью и снова женился на ней под тем уважительным предлогом, будто он в ней ошибся и необоснованно дал ей развод, он мог бы опять наладить свою жизнь, восстановить свое прежнее положение, быть может, вернуться в шестонскую школу и даже в лоно церкви в качестве лиценциата.

Он решил написать Гиллингему и узнать, что он думает обо всем этом, а также посоветоваться, следует ли ему, Филотсону, послать письмо Сью. Как и следовало ожидать, Гиллингем ответил, что, раз уж она от него ушла, лучше оставить ее в покое и что, по его мнению, если и считать ее чьей-нибудь женой, то, уж конечно, того, кому она родила троих детей и с кем она связана такими трагическими переживаниями. Поскольку привязанность этого человека к ней, по-видимому, чрезвычайно сильна, надо думать, что эта необычная пара со временем узаконит свой союз, и все придет к своему пристойному и благополучному завершению.

«Но ведь этого не будет… Сью этого не хочет! — размышлял про себя Филотсон. — Гиллингем слишком прозаичен. Она вся прониклась духом Кристминстера, его учений. Я отлично вижу, что она усвоила себе взгляд на нерасторжимость брака, и я знаю, откуда это взялось. Я этого взгляда не разделяю, но воспользуюсь им в своих интересах».

Он написал короткий ответ Гиллингему:

«Я знаю, что совершенно не прав, но с тобой не согласен. Что же касается того, что она жила с ним и родила от него троих детей, я склонен думать (хотя не могу выдвинуть в защиту этого никаких логических или нравственных доводов в духе общепринятой морали), что это ничего не изменило, а лишь прибавило ей житейского опыта. Я намерен написать ей и узнать, правда ли то, что говорила та женщина, или нет».

Так как Филотсон принял решение еще до того, как написал своему другу, то, собственно говоря, он вообще мог ему не писать. Но таков был его обычай.

Он тщательно продумал свое письмо Сью и, зная ее болезненную впечатлительность, подпустил кое-где поистине Радамантовой^{221} суровости, старательно маскируя еретический характер своих чувств, чтобы не вспугнуть ее. Он писал, что поскольку ему стало известно о значительной перемене в ее взглядах, он считает своим долгом сообщить, что и в его собственных произошла немалая перемена под влиянием событий, последовавших за их расставанием. Он не скрывает, что его письмо продиктовано не страстной любовью, а желанием сделать их жизнь если не счастливой, то, во всяком случае, не столь бедственной и неудачной, какой она грозит стать из-за его поступка, в котором он в свое время видел проявление справедливости, милосердия и разума.

Он пришел к выводу, что в таком древнем цивилизованном обществе, как наше, нельзя безнаказанно давать волю инстинктивному и бесконтрольному чувству справедливости. Если человек хочет наслаждаться известным покоем и почетом, ему необходимо руководствоваться общепринятыми и усовершенствованными формами этого чувства, отбросив примитивную любовь и доброту.

Далее он предлагал Сью приехать к нему в Мэригрин.

Подумав хорошенько, предпоследний абзац он перечеркнул. Переписав письмо, он немедленно его отправил и не без волнения стал ждать ответа.

Несколько дней спустя в густом белом тумане, окутавшем предместье Кристминстера «Вирсавию», в квартале, где поселился Джуд Фаули, после того как расстался с Сью, появилась женская фигура. Затем в дверь его дома раздался робкий стук.

Был вечер, и Джуд был дома; словно осененный внезапной догадкой, он вскочил и сам бросился открывать.

— Ты не выйдешь ко мне? Мне не хотелось бы входить… Я хочу… поговорить с тобой… и пойти вместе на кладбище.

Сью — это была она — произнесла эти слова дрожащим голосом. Джуд надел шляпу.

— В такую отвратительную погоду тебе не следовало выходить на улицу, — сказал он. — Но если ты не хочешь входить, я не настаиваю.

— Да, так лучше. Я тебя долго не задержу.