test

- Кашалот! – продолжал Утюг, но не кричал и не дёргался, потому что гипнотизёр Ежонков предусмотрительно лишил его двигательной активности, настроив лишь на считывание информации из долговременной памяти. – Кашалот обложил данью меня в лихих девяностых. Я платил, а потом – Кашалот сказал, что ему моя дань до лампочки и заставил пахать. Он моих киллеров использовал для себя.

Вот это колется под гипнозом! И про киллеров вываливает, и про дань, и про девяностые! Да тут ещё ни одно дело придётся отдать на дознание! Вот, какой ценный кадр, а Недобежкин не хотел допрашивать его!

- Кашалот заставил меня изловить дворника. И сказал привести её в подземелье. Я привёл. И оставил… Там темно и страшно, там водятся черти, которые пожирают. Я убежал, не хотел туда больше лезть. Потом – милиция, схватили меня.

Утюг ни слова не сказал про Сумчатого. Теперь у него во всём был виновен Кашалот. Недобежкин твёрдо решил ещё раз «пригласить» «Большого Динозавра» из тюрьмы на допрос – узнать, что это за «дань людьми» была такая, и сколько людей он на неё угрохал.

- Ладно, Ежонков, расколдовывай Утюга! – распорядился Недобежкин, курсируя по камере. – Тут у нас ещё работка появилась!

Ежонков выпустил Утюга из лап гипноза, и тот вернулся в свою вялую апатию. Недобежкин досадовал на то, что по воскресеньям никто не работает, и выписать Кашалота из тюрьмы прямо сейчас он не сможет. Да, зря они дали его увезти – нужно было подержать ещё денёк. Но разрешение на Кашалота им дали всего на одни сутки… Чёрт, вся эта бюрократия так тормозит следствие!

Недобежкин постучал в дверь камеры три раза, что для Белкина звучало как: «Открывай!». Белкин послушался, отвалил в сторону тяжёлую дверь. В другое время Утюг сорвался бы с места и обязательно побежал бы к двери с воплем:

- Выпускайте честного человека!!

А сейчас – Утюг вяло сидел на нарах и не проявлял ничего, кроме безразличия к жизни. Недобежкин ломал себе голову над тем, чем бы ему ещё заняться, пока нельзя встретиться с Кашалотом. Пётр Иванович надеялся на то, что начальник ничего не придумает и отпустит подобру-поздорову домой. Но ошибся: Недобежкин придумал.

- Чёрный вооорон, я – не твоооой!! – собакой Баскервилей завыл в соседней камере Свиреев «Шубин», натолкнув Недобежкина на мысль.

- Белкин! – воскликнул милицейский начальник, и его клич запрыгал гулким эхом под серыми сводами коридора.

- А? – опешил Белкин, оглушённый начальственной громогласностью.

- Давай, волоки сюда этого «ворона»! – распорядился начальник, загоревшись новой идеей. – Покажем его Утюгу и посмотрим, узнают они друг друга, или нет! Если начнут брехать – будут узнавать под гипнозом! Ежонков, устроишь?

- Устрою, – нехотя согласился Ежонков, мечтая приехать домой под кондиционер и лечь на диван смотреть телевизор.

Когда его дежурство выпадало на воскресный день – Белкину в изоляторе делать было абсолютно нечего. Он только стоял тут день до вечера и плевал в потолок. Поэтому «страж ворот» проникся энтузиазмом Недобежкина и живенько вывел Свиреева из камеры.

- К Утюгу! – Недобежкин показал пальцем на незакрытую камеру Утюга.

- Есть! – отчеканил Белкин и втолкнул «духа штольни» к Утюгу.

Утюг на Свиреева даже не глянул – только забился в угол, как дикая мартышка.

- Харэ придуриваться! – разозлился на него Недобежкин. – Ар-ртист, чёрт побери! Вылазь оттуда!

- Чего ещё? – капризно заныл Утюг, повернувшись к «Шубину» Свирееву.

- Уй, а я этого гуся знаю! – вдруг обрадовался «Шубин», присмотревшись к Утюгу. – Не, слышьте, начальники я его видал где-то! Чёрт, дай бог памяти!

«Шубин» принялся скрести плешивую макушку, размышляя, где бы он мог видеть такого субъекта, как бандит Утюг.

- Не, начальники, не помню! – гавкнул наконец Свиреев, закончив ворочать слабыми мозгами. – Пьяный я был, чи шо?

- У «Шубина» – порча! – тихонько, вкрадчиво напомнил Ежонков, подсунувшись Недобежкину под руку. – Он может только под гипнозом вспомнить!

- Пуши! – разрешил Недобежкин.

Ежонков начал пушить, но Свиреев «Шубин» не вспушился. Он застыл, раскрыл глазищи и выплюнул только:

- Бык-бык!

- Чёрт! – плюнул Недобежкин. – Утюг!

- Ну, что? – обиделся Утюг. – Я тут жить не хочу, а они мне пихают этого крота! Это он заставил меня дворничиху воровать! Он от Кашалота, на Кашалота пашет, кротовая зараза!

Утюг скинул апатичные оковы и с рыком накинулся на загипнотизированного «Шубина», вцепившись скрюченными пальцами в его мятый воротник.

- Ну, я тебе, фашист, накостыляю! – рычал он и дёргал Свиреева, пытаясь повалить на пол.

Но Свиреев под гипнозом сделался несгибаем, как колосс. Сколько Утюг ни дёргал его – он прочно стоял на ногах и не шевелился.

- Оттащить! – Недобежкину не понравился этот «рестлинг», и он решил разнять «титанов».

Серёгин подскочил к Утюгу, быстро скрутил ему руки и оттянул от Свиреева. Утюг фыркал, пыхтел вырывался, и с него валил воображаемый пар, а вот Свиреев продолжал стоять, как стоял. Петру Ивановичу даже пришлось заключить Утюга в наручники, чтобы усмирить его.