test

Закончили мы так же впечатляюще, как и начали. Хитро, но в тоже время просто.

Скрылись с всеобщего обозрения, а затем вынырнули так, что никто и не заметил.

Избитый прием, показываемый много раз в иностранных боевиках. Для этого нам понадобилась помощь Жени и Влада.

Они должны были продолжить привлекать к себе внимание, при этом уже не особо высовываясь на люди.

Все должны были поверить в то, что это Франк и Шторм. Чтобы тот, кто нам на самом деле был нужен, думал, что, мы там, мы в эпицентре, в то время как на самом деле я и Шторм, подбирались к нему из-за спины. Эффект неожиданности. Еще одна красивая фишка в нашем творении.

Парни должны были как можно дольше играть этот фокус, однако, если же варианта уйти у них не осталось бы, наша команда, так или иначе, вызволила бы их. Хотя, я был уверен в том, что подобного не произошло. Они были мастерами своего дела.

Покидая туннель, уже в другой, серой неприметной машине, двигаясь в сторону Пашиного дома, я чувствовал в себе какое-то напряжение, волнение. А вдруг что-то пойдет не так? Я периодически смотрел на иконки на приборной панели в моей временной машине.

Слишком уж агрессивно вела себя полиция столицы, но Шторм убедил меня в том, что это обычное беспокойство, что в нем нет ничего страшного.

И вот мы стоим с ним перед его домом.

Огромным, казалось бы мощно защищенным доминой.

Все вокруг, включая отца Паши, который наверняка уже в курсе всего, думает, что мы убегаем от преследуемой нас полиции, конечно, если этот любознательный вертолет, а так же многочисленные зеваки, успели запечатлеть нас.

Но все на самом деле иначе.

Мы пришли к нему, столь внезапно, столь неожиданно, чтобы поставить разом все точки.

Чтобы выяснить возникшее между нами недопонимание.

Между Штормом и его отцом.

Между Штормом и клубом.

Между мной и клубом.

Между клубом и участниками.

Между всеми участниками этой бойни, жертвами которой стали некоторые из нас, гонщиков, любящих свое дело.

Я хотел посмотреть в глаза тому, кто отдал это распоряжение – стрелять в меня и моего друга. В Павла.

Посмотреть на того, кто передал мне послание о том, что это только начало.

Нет. Я собирался поставить его перед фактом. Перед фактом того, что он ошибся. Что как и он, я так же могу добраться и до него. Чтобы он отстал от меня и моих людей, потому что иначе я точно уничтожу его.

Нам важно было услышать от него хоть какое либо признание – дальше, Ваня выполнил бы свою работу и на этот раз, эта сволочь не смогла бы спрятаться за спиной сына и своей жены.

Он был отцом Шторма, пускай тот даже ненавидел его.

Поэтому я не мог рисковать. Я должен был убедиться, что отец не сможет сломать и прогнуть сына, не сможет его победить, ведь тогда эта победа означала бы наше поражение.

В довершении всего я устал молчать о том, что для меня было важно, каков будет итог этой встречи для Павла.

Шторм многое сделал для того, чтобы убить клуб, чтобы помочь отомстить за нас, в конце концов, я стал относиться к нему иначе благодаря многим ситуациям, произошедших между нами за это время.

Ему нужна была поддержка, что бы он не говорил. Рудковская не смогла бы помочь в этом случае. С ним не было его погибшего друга.

Кто еще?

Оставался лишь я.

Сказать, что я был шокирован его прежней жизнью – ни сказать ничего.

Он жил в совершенно ином мире.

Я никогда не попадал в подобную атмосферу.

Его комната была размером с мою квартиру, то, что находилось в ней, стоило больше, чем все мое имущество, однако, как показывал опыт, это не принесло ему счастья.

Для этого ему понадобились гонки, а еще Берг. Моя Берг.

В который раз я осознал, что мы схожи. Даже в этом.

Наблюдая за тем, как он пристально изучает фото, где запечатлена его мать, я ощутил в себе приступ зависти.

Она любила его, своего сына.

Когда она говорила о нем на приеме, я почувствовал это.

Наверное, это естественные, правильные чувства. Вот только мне они не понятны, вот только я о таком не знаю.

Мы были похожи со Штормом. Его отец. Мой отец. Они оба ранили нас, мы, в свою очередь, подвели их, разочаровали, однако, у Павла была мать, которая несмотря на то, что он злился из-за ее слабости, любила его, скорбела о нем. Моя же считала меня конченным придурком, ни на что не способным.

Кто виноват в этом? Она? Я? Скорее, мы оба. Но это уже не важно. Я не мог изменить что-либо. А у Павла этот шанс был. И во многом благодаря словам, сказанным его матерью на приеме, я был готов помочь ему спасти ее, защитить от несправедливого обвинения.

Да, эта женщина была слаба перед своим мужем, но это не значило, что она должна расплачиваться за его проступки.

Сейчас же я следовал за Штормом, который, наплевав на все, уверенным шагом двигался по коридору.

Старался не отставать, ощущая в кармане маленькую машинку, столь внезапно напомнившую мне о детстве. О тех мгновениях, когда не было всей этой черноты, я был обычным мальчишкой. Счастливым мальчишкой, копавшимся в своих самых разнообразных четырехколесных друзьях.

Я жаждал победы.