Я открыл для себя культурный аспект чернильных пятен не как практикующий психолог или яростный бунтарь против личностного тестирования. Я не ломал копий по поводу того, должен ли этот тест, в любой из его ипостасей, находиться на втором месте или на девятом. Как и большинство людей, с которыми я говорил, я был очень удивлен, когда узнал, что он до сих пор используется в клиниках и при судебных разбирательствах. Слово «Роршах» тоже было для меня странным. Что это – человек, место или вещь? И я практически ничего не знал о жизни Германа Роршаха. Что я знал – так это то, что я видел все на свете, что люди именовали тестом Роршаха. Я видел чернильные пятна – или думал, что видел их, – и я хотел узнать больше.
Моим первым шагом стало прохождение настоящего теста. Именно тогда я узнал, что далеко не каждый знает, как его проводить, а эксперты, как правило, не склонны идти навстречу такому праздному любопытству. Я искал кого-то слегка разочаровавшегося, кого-то, кто знал бы все формулы и техники, но все еще рассматривал тест как исследование, то, о чем можно поговорить. В итоге я обратился к доктору Рэндаллу Феррису.
В своем кабинете он сел напротив меня, слегка сбоку, достал блокнот для записей и протянул мне картонную карточку из папки. «Что вы видите?»
В карточке V я, конечно же, увидел летучую мышь. В карточке VIII – «ведьму зимы». В той, которую называют «карточкой суицида», – «большую дружелюбную лопоухую собачку».
«Ох!» – выдохнул я, когда мне дали карточку II, пораженный ее красным цветом, хотя я и знал, что не все карточки Роршаха черно-белые. «Аффективный шок», – записал Феррис.
Я сказал, что на карточке III можно видеть
Все это заняло около часа, и в конце недели я вернулся к нему, чтобы узнать основные интерпретации и результаты. Сработал ли тест? Наша сессия не была предназначена для того, чтобы поставить мне диагноз, оформить судебный иск или начать курс лечения, так что в этом смысле – не сработал. Ему просто нечего было делать. По мере того как специалист излагал результаты, они казались мне все более показательными, а взгляд доктора Ферриса на мою личность – весьма проницательным. Что поразило меня больше всего, так это десять карточек, столь богатых содержанием и странных, в любом случае достаточно привлекательных для меня, чтобы провести следующие несколько лет, исследуя их историю и их силу. Феррис даже сказал мне, что я был слегка одержим.
По сей день я не совсем понимаю, что делать с цветом в карточках. «Разноцветные пятна – плохие», и их расцветка «оказывает отталкивающий эффект на любого живописца» – так сказала Ирена Минковска, художница и жена невролога, лично знавшая Германа и Ольгу Роршах. С этим согласилась ее свояченица Франциска Минковска, еще одна подруга четы Роршах по Казани 1909 года. Она переехала в Париж в 1919 году и позднее написала крупное психологическое исследование о Винсенте Ван Гоге. А когда она проводила тест Роршаха с различными парижскими художниками того времени, – хотел бы я знать, с кем именно, – то, по ее словам, все они реагировали на цвета очень негативно.
Цвет может быть слабым местом чернильного теста, и об этом говорит то, что в самом конце жизни Роршаха началась разработка новой версии теста, – вместе с его другом, художником и психологом Эмилем Люти, – и в этой версии цвету уделялось особое внимание. Но все же после того как «цветовой шок» стал считаться скверным признаком, диагностирующим «невроз», более масштабная идея Роршаха о том, что цвет связан с эмоциями, превратились в «ребенка, которого выплеснули вместе с водой». Исследования темы цвета в тесте Роршаха не проводилось почти полвека. Факт остается фактом: люди часто боятся отвечать на цветные карточки, как бы такое поведение ни истолковывалось. Уж я-то определенно испугался. Роршах разработал цветные карточки для того, чтобы вывести испытуемых из равновесия, если у них имеются к этому предпосылки, так что, возможно, их неприятный эффект означает, что все работает, как и было запланировано.
В любом случае именно мощный дизайн бесконечно восхитительных черно-белых пятен, с красным цветом или без, является бессмертным шедевром Роршаха. Это не совсем искусство, но также нельзя сказать, что это не искусство.