Тет-а-тет. Беседы с европейскими писателями

Я тоже вряд ли смогу это объяснить. Да, я здесь родился и вырос, но мои родители — венгры, и это, конечно, не могло на меня не повлиять. Мне часто задают этот вопрос: кто я такой, венгр или англичанин. Ответ простой: я — это я. Ясное дело, твои родители, твое происхождение играют определенную роль в твоей жизни. Например у нас дома обсуждали, анализировали английский язык — наверное, этого не было бы, родись я в английской семье. Моим родителям пришлось выучить английский, и об этом часто спорили за столом на кухне, что вряд ли случается в английских домах. Что значит «английское»? Даже не знаю. По-моему, так называемому английскому в каком-то смысле скоро придет конец. В наши дни скорее можно говорить о чем-то британском. Лондон уже давно перестал быть английским городом. Я в детстве застал то время, когда он еще был, но с тех пор Лондон из английского города превратился в город интернациональный, космополитичный. Тут есть кто угодно — все национальности, все группы, одних больше, других меньше, но все они тут есть. Знаете, если пойти в центр надо как следует приглядеться, чтобы увидеть англичан, — в центре ведь практически повсюду туристы, студенты, всевозможные приезжие; англичан, можно сказать, вытеснили, они сидят по домам.

А как же антология английского юмора, составленная Микешем?

Микеш — дело другое. Он смог написать об этом по-своему — ведь он приехал сюда перед Второй мировой войной и остался. Так что, с одной стороны, он был чужаком, венгром, а с другой — прожил тут достаточно долго, чтобы иметь возможность понаблюдать за людьми. Я только что говорил именно об этом — о том, что Лондон уже перестал быть английским городом. Вполне возможно, что теперь здесь формируется новое сознание, британское сознание, но каким оно будет, что для него будет типично, я понятия не имею. На мой взгляд, многие вещи, которыми славились англичане: их вежливость, учтивость — остались в прошлом. Если покататься по Лондону, особенно на общественном транспорте, станет видно, что теперь это один из самых невоспитанных городов в мире. Так что стандартное представление об англичанине с каменным лицом, в полосатом костюме, котелке и с зонтиком давно устарело — уже лет тридцать как этого нет. Возможно, за границей люди по-прежнему считают, что есть, но ведь это не так. Лондон стал очень похож на Нью-Йорк. По-моему, Нью-Йорк — образец города будущего: туда все едут, там смешиваются все национальности. Здесь, кажется, пока еще ничего не появилось, но, возможно, лет через двадцать-тридцать можно будет говорить о новом британском сознании, которое из этой мешанины возникнет.

Есть ли общие черты между английским и венгерским чувством юмора?

Этот вопрос мне опять-таки часто задают: какое у меня чувство юмора, венгерское или британское. Мой первый роман («Хуже некуда») — своего рода семейная история, речь там о Венгрии 50-х годов, о революции 56-го. Одной из стоявших передо мной задач было рассказать англосаксонской аудитории, внешнему миру о венгерской истории, о венгерских традициях. Поэтому я намеренно включил в книгу то, что принято называть венгерским юмором, — ведь в 50-е там, как и в Советском Союзе, анекдот был формой сопротивления. Эта книга была задумана как своего рода выстрел в тишине — хотелось объяснить людям, что же там действительно происходило. Несколько лет назад я был на конференции в Германии. Британский совет организовал большую конференцию для немецких профессоров — преподавателей английской литературы. Там зашел на эту тему разговор и половина немецких профессоров заявила: нет-нет, у мистера Фишера типично венгерское чувство юмора, а другая половина: нет-нет, чувство юмора у него типично британское. Никак они не могли прийти к согласию — наверное, до сих пор спорят. Что же касается меня, я рассуждаю так: главное, чтобы книги нравились читателям, а уж какое они там отыщут чувство юмора — британское, венгерское или даже русское, — неважно, лишь бы книга понравилась. Классификацией пусть занимаются профессора.

Долго ли вы копили материал рассказов о Венгрии 56-го?