Тет-а-тет. Беседы с европейскими писателями

Меня очень интересуют первопричины. Я уже говорил о том, что моя вторая книга — о крахе веры. В третьей книге я противопоставляю друг другу соперничество и сотрудничество. Мой ученый занимается исследованиями, которые демонстрируют, что главная движущая сила эволюции — не соперничество, а сотрудничество. Вот это мне кажется очень интересным. Вещи, которые меня интересуют… Знаете, среди моих любимых писателей — Дж. М. Кутзее, тот, что написал «В ожидании варваров», потом — Грэм Грин, потом… Эти люди задумываются о том, что происходит на низшем, примитивном уровне. То, что на самом верху, меня не особенно интересует. Я ни за что не стал бы писать книги про интернет, про рекламу или, скажем, про какие-нибудь модные социальные течения, потому что все это быстро проходит. По-моему, это скорее темы для журналистов. Меня больше волнует то, что под этим. На мой взгляд, книги, которые не устаревают, имеют в основе своей нечто более глубокое. Взять, например «Повелителя мух» Голдинга — это роман о том, как две группы детей на острове воюют между собой. Вот в этом, на мой взгляд, немало правды о том, кто мы такие на самом деле. И это мне ближе, чем верхние наслоения социальной литературы. Опять-таки, если вспомнить Диккенса или Генри Джеймса, их герои — типажи, существовавшие веками. И интересно вот что: как будет вести себя подобный персонаж, проснувшись утром в том мире, в котором он окажется. Одним словом, здесь присутствует современность, сегодняшний день, хотя люди — все те же, что всегда. Вопрос в том, как мы будем себя вести в данных, сегодняшних обстоятельствах.

В эпоху постмодернизма, когда фигура писателя отступает на задний план, реально написать «вечный», классический роман?

У меня нет ощущения, что я нахожусь в тени чего бы то ни было. Мне кажется, этот вопрос о постмодернизме — вопрос в некоторой степени академический. По-моему, это не оправдание. Никто не мешает тебе увидеть мир и написать хороший роман. После ты можешь назвать этот роман постмодернистским, модернистским, классическим, авантюрным — пожалуйста. Но когда пишешь, ты находишься внутри, а не снаружи. Поэтому твое дело — найти сюжет, хороший сюжет, собрать материал, сделать героев живыми, попытаться выяснить что-нибудь о человеческой природе, и тогда получится роман. Мне, по сути, все равно, что люди думают на окололитературные темы, — мне кажется, если тебе это не все равно, у тебя ничего не выйдет. Я не люблю заумные романы. Дэйв Эггерс в Америке пишет романы, которые я называю заумными, — ну и прекрасно, но это… Мне больше нравится то, что делает Джонатан Франзен — у него, пожалуй, более традиционные вещи, — а здесь, у нас в стране, — Алан Холлингхёрст. Вот эти ребята… У Пэт Баркер; здешней писательницы, замечательная современная проза. Короче говоря, я не верю в модернизм с постмодернизмом; я верю в добротные, интересные истории, тщательно выписанные.

В романе «Каллиграф» много цитат из Джона Донна — зачем?

В моей книге это… это лакмусовая бумажка, индикатор того, как главный герой, Джаспер постепенно познает мир. Вначале он, как и Джон Донн в юности, считает, что лучший удел в жизни — быть величайшим любовником на свете. В общем, когда у тебя много женщин и ты знаешь, как с ними обращаться, как их очаровать. Точно так же начинает Джон Донн. Но жизнь идет, и постепенно его отношение к женщинам меняется. Он встречает ту самую, единственную, и внезапно все, что было прежде, все эти погони за новыми женщинами теряют для него всякую привлекательность — он должен хранить верность. Это нелегко, если верность не заложена у тебя в характере. Его стихи начинают меняться, теперь они все чаще посвящаются одному адресату. Так развиваются события, и в конце, когда он полон любви, женщина наносит ему удар. Неожиданно тем, кому нанесли удар оказывается он сам. Так вот, эти стихотворения, можно сказать, определяют структуру жизни моего героя. В самом начале своей работы над ними он еще не понимает, какой это прекрасный, важный путеводитель. Но мало-помалу — каллиграфия ведь дело очень и очень медленное — до него начинает доходить: господи! Ведь то же самое происходило со всеми мужчинами, с незапамятных времен. Так было всегда. Он начинает понимать, что такое мужественность, что значит быть мужчиной, постигает и вершины мужественности, и одновременно — ее цену. Тем самым стихотворения играют для него роль карты.

Вы хорошо знакомы с наследием Достоевского?