Тет-а-тет. Беседы с европейскими писателями

«Generation Пепси» или что-то в таком роде. Это меня просто поразило. Когда я был в Москве, мне многие говорили об этом романе. Получается, что мы в разных странах, независимо друг от друга, написали примерно в одно и то же время две книги, которые перекликаются между собой. Обе говорят об угрозе глобализации, о всесилии торговых марок и транснациональных компаний, о методах, которыми эти компании пользуются, чтобы навязать нам определенный образ жизни, привести всю планету к общему знаменателю. Причем интересно, что об этом пишет русский автор имеющий совершенно иной жизненный опыт, нежели я, избалованное дитя капитализма, писатель, совсем недавно столкнувшийся с тем, что такое капитализм, и, однако, оценивающий его в высшей степени критически.

Вы занимаетесь критикой?

Я предпочитаю все вкладывать в свои романы, все вперемешку. Я убежден, что роман сегодня — очень широкий, открытый жанр этакий огромный мешок, куда вмещается и романная фабула с вымышленными персонажами, и одновременно немного эссеистики, и элементы памфлета или репортажа. Мне нравится все это перемешивать, что я и делаю, как мне кажется, в «99 франках» и в «Windows on the World». To есть не загоняю себя в жесткие рамки и даю себе волю. Хочется написать три странички в журналистском стиле, я это делаю; вздумается вдруг вставить в текст стихи, я вставляю стихи; хочется поговорить об экономике, говорю об экономике, об истории… Потом снова возвращаюсь к своим персонажам. Возможно, на меня в этом смысле повлиял Кундера. Я всегда восхищался тем, как умело и гармонично Милан Кундера сочетает в своих книгах философию и собственно роман. Может быть, это как раз и есть способ вывести искусство романа на новый путь. Потому что если писать только затем, чтобы рассказать некую историю… Но этим историям нет числа. Прибавьте еще телевидение, сериалы, фильмы, кино и так далее. Все и так уже наводнено историями. И, мне кажется, рассказать еще одну не есть задача первой необходимости… Ну, и я… я, конечно, рассказываю историю, но мне хочется ее прокомментировать, посмотреть со стороны, как я ее пишу, немножко посмеяться над писательской позой, а потом… потом поднять голову и взглянуть на современный пейзаж, на окружающий мир, на то, что происходит в Париже, в Нью-Йорке, в Москве, и соединить это все в относительно свободной манере. Иначе, как мне кажется, роман рискует задохнуться, оказаться погребенным под безжизненным герметичным вымыслом, как было во времена «нового романа». И это очень важный вопрос сегодня. Потому что всегда может возникнуть вопрос: зачем писать в наше время, когда можно прекрасно заниматься телевидением или самовыражаться в кино… Для чего, когда на дворе 2003 год, брать ручку, писать?.. Я иногда думаю, что у романа сегодня новая миссия, и она состоит как раз в том, чтобы противопоставить себя всему этому и делать то, что не в состоянии дать видеоряд. Перемешать и сплавить все воедино нереально на уровне видеоряда. Если это сделать, то невозможно будет смотреть. А в романе это получается, если работать тщательно, умело… В общем, роман — это то, что нельзя сделать в кино.

Правда ли, что вы работали для гламурных журналов?

Да. Я начинал в журналах очень модных, светских — «Glamour», «Globe», «Vogue». Потом долго вел книжную рубрику в «Elie». Мне всегда нравилось работать для прессы не слишком серьезной, легкой, популярной. Это вынуждает писать не нудно, кратко, по возможности просто. Только что вы говорили о размышлениях таких авторов, как Уэльбек, о литературе. Так вот, мне тоже нравится этим заниматься, но не в литературной периодике. Сейчас я работаю в журнале, который называется «Voici», это чистейший трэш, где вам показывают, как звезды на яхтах в Сен-Тропэ занимаются любовью. А у меня там небольшая страничка, где я рассказываю о книгах. И мне это интересно. Это как если бы я был там тайным пассажиром, подпольным литературным дилером, понимаете? Вот так.

Для вас есть разница между журналистикой и литературой?

Это не одно и то же. Помните, Оскар Уайльд говорил, что разница между журналистикой и литературой в том, что журналистику читать невозможно, а литературу никто не читает. Поэтому… Я склонен… Да, в общем… Наверно, все дело в том, есть ли у человека воображение. Поскольку у меня воображения нет, я не могу написать ни «Гарри Поттера», к примеру, ни «Властелина колец». Мне остается только присматриваться к окружающей жизни, что, собственно, делали и Бальзак, и Золя и что французы вообще очень любят делать: просто записывать все, что видят: разговоры, запахи, краски, — с тем, чтобы потом перейти к разговору о своей эпохе, о своем времени, все время подглядывая и записывая, почти как шпионы.