Читаем Тетрадь Катерины Суворовой полностью

Сегодня 12 марта 1983 года, суббота. Это обычный день, не имеет смысла описывать утро. Примерно в 12:30 я вышла на кухню, там пахло мясом, жарким, и пирогом, яблочным пирогом, и я увидела, что наша с тобой соседка, Елена Зосимовна, суетится вокруг их плиты и пытается приблизительно одновременно вынуть пирог из духовки и помешать жаркое в чугунке. Я сказала: «Елена Зосимовна, давайте я помогу вам с готовкой. Я хорошо умею, у меня рука легкая». Она очень смутилась, и я поняла почему: на голове у нее были бигуди, на тоненьких веках – синие тени, а под фартуком – нарядная импортная кофточка. Они ждали гостей (я видела за несколько минут до этого, как Яков Михайлович постелил мокрую серую тряпку на пороге их комнаты, явно завершив мытье полов), и она боялась, что, если я ей помогу, меня придется звать. «У меня как раз есть полчасика, – соврала я, – а потом я к подружке побегу». Она поняла, что я вру, но улыбнулась с облегчением – она явно не успевала, – и мы с ней принялись быстро резать салат: я – яблочки, а она – плавленый сырок. Понятно мне было по количеству приготовленного, что гостей они ждут немного, да и куда много-то при нашем квартирном вопросе, – может быть, еще одну пару, может быть, две. Понятно было и то, что гости званы на час, и я уже готова была смыться в нашу с тобой комнату, когда раньше времени прозвенел их звонок, дерганый. Елена Зосимовна, вспомнив про бигуди, заметалась. Я подтолкнула ее к ванной и сказала: «Идите, я впущу!» – и она юркнула в ванную, а я пошла к двери. Я улыбнулась и открыла дверь.

За дверью стоял этот человек.

Этот человек не узнал меня.

Я нетвердо помню, что происходило.

Я полагаю, что время шло, но я стояла и смотрела на этого человека молча. Я думаю, что я продолжала улыбаться.

Этот человек не узнал меня.

Я полагаю, что он не узнал меня прибранную, одетую в нормальную одежду. Я думаю, он не узнал меня улыбающуюся.

Впрочем, нет. Я думаю, он не узнал меня вообще. Он не узнал меня, потому что нас много. Нас много, много, много, много, много проходит через его руки ТАМ. Он не запоминает нас.

Я думаю, что я стояла очень долго.

Он перестал улыбаться. Его лицо стало растерянным. (Сейчас я так думаю. Кажется, я не помню.)

Я не думала, что можно испытывать такой чистый, такой беспримесный ужас. Понимаешь, мой котенок, мой маленький, я НЕ СРАЗУ поняла, что этот человек не узнал меня. Понимаешь, мой котенок, я ведь решила, что он пришел ЗА МНОЙ.

Про ужас. Ужас, который я испытывала ТАМ, был другим: это был ужас перед тем, что сделают со мной. Сейчас, сегодня, через час, завтра. А в этот раз, когда я увидела его, когда я решила, что он пришел забрать меня туда, ужас вдруг оказался каким-то КРИСТАЛЬНЫМ. В нем не было ничего конкретного. Он был как из сказки.

Потом чьи-то руки опустились мне на плечи, и я поняла, что меня уведут ТУДА СЕЙЧАС. Я мысленно сказала тебе, тебе, остававшемуся в нашей комнате все это время, тебе, моему умнице, лежавшему в этот момент под кроватью: «Не дыши. Не дыши. Не дыши». Я решила, что не буду ни сопротивляться, ни кричать, я пойду с ними очень спокойно, потому что тогда есть шанс, что они не войдут в комнату. И тут у меня из-за спины раздался игривый голос Елены Зосимовны, и я вдруг почувствовала тяжелый, сладкий запах ее духов: «Здрасте-здрасте, дорогой доктор! Как всегда, с соседями-то реже всех видимся!» И этот человек поверх моей головы ответил не менее игриво: «Вызывали?» И я заметила, что у него в руках цветы и бутылка, а за ним на лестничной клетке маячит маленькая женщина.

Елена Зосимовна силой сдвинула меня, и они вошли, и прошли, и следующее, что я помню, – я тут, я тут, я тут. Я тут, я тут. Я тут.

Я НЕ ТАМ.

Прости, прости, прости, прости меня. Я клялась себе, что никогда, никогда, никогда не упомяну при тебе ТАМ, но я не выдержала. Но вот: я тут, я тут, я тут. Все хорошо. Все в полном порядке.

Он сидит за стеной. Он прямо сейчас сидит за стеной от меня. Но он не может велеть привязать меня к койке, не может велеть… он не может ничего, ничего, ничего. Как, как, как мне это понять? Сердце, остановись. Приняла мамин валидол. Не помогает, не помогает. У него есть жена. Он ест салат из плавленых сырков. Мне предстоит сесть на тот же унитаз, на котором будет сидеть он.

<p>+</p>
Перейти на страницу:

Похожие книги

Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее