Тетрадь с гоблинами

Кажется, я поранил ногу, ступив на разбитую рамку. Подобрал с пола фотографию и увидел на ней нас с Ромой. Год назад, в аквапарке «Веселые горки». А на стене, прямо напротив зеркала, висел большой портрет Аннет. Изрисованный синей пастой. Порванный в нескольких местах.

Первое, что вы испытываете, попадая в Комнату-2, – подступающий к горлу ком и рвущиеся наружу слезы. Я прошел вдоль стен – не просто знакомых стен, о, нет. Мне были родными малейшие подробности рисунка на обоях, я знал каждый миллиметр комнаты, каждую щелочку и точку.

На полках стояли фигурки человека-верблюда и других моих любимых героев, и книги, сотни книг, большинство из них обветшали. Там даже стояли книги, которые мог бы написать я, с придуманными мною сюжетами. Я подошел к окну и посмотрел на Бьенфорд. В Комнате-2 он застыл не в одной ипостаси, а в нескольких; я узнал день, когда впервые понял, что влюблен. Увидел панораму, которую сфотографировал на первый телефон, подаренный папой в первом классе. Я узнал день, когда на крыши падал хвойный снег и когда впервые заговорил с Шаром вслух. Вот только Шара за окном больше не было.

На подоконнике сидел Маэстро альтернатив.

– Я знавал многих. Мальчишек, – сказало Зеленое мохнатое существо,

– Девчушек, – подхватило Бордовое.

– Они всегда делают, о чем их просят.

– Или наоборот – делают, о чем не просят, просто так.

– А что делать мне? – спросил я. – Скажи мне, наконец! Не ходи вокруг да около!!!

Но Маэстро исчез.

Я посмотрел на стену. Изображение Аннет тоже исчезло. На его месте висела огромная фотография – семейный портрет со мною в центре. Но рядом – о, нет, там были не родители и не Мелкий. А корфы.

Дорхан, Грохит, Билиштагр, Лехорг, Вирадан, Шахрэ, Р’сах’ал, Зухра, Далибен, Рахинд и, конечно, Стэнли. Как получилось, что я стал их семьей, а они – моей?

Существа на фотографии, словно услышав мои мысли, разом обернулись. И меня охватила волна теплоты, будто бы и впрямь они – моя плоть и кровь. Я сел в старое дедушкино кресло и уткнулся лицом в ладони.

* * *

Я вернулся в Комнату-1. На моей подушке, свернувшись клубочком, дремал Ульфир.

– Што ты будешь делать? – спросил он спросонья.

– А ты как думаешь?

– Ульфир устал. Он больше не хочет жить здесь.

– Почему? Тебе тесно?

– Нет. Мне грустно оттого, что юный Ригори не принадлежит себе.

– А кому же я принадлежу?

* * *

Я и сам знал ответ.

Миру Безымянных я принадлежу.

Миру отточенных правил и заведенных порядков.

Миру, посреди которого однажды обязательно должен вспыхнуть Шар, чему запрограммированная в каждом человеке принадлежность к социуму отчаянно сопротивляется, ибо Шар взывает к тому, что внутри нас, а не вокруг.

Все, что я любил, все, чем увлекался, все, о чем я так мечтал!.. Шар – он будто про всё это. Про мои детские слезы из-за смерти Муфасы. Про драйв, когда магистр Йода нападает на графа Дуку. Шар – это ласковый кот. Шар – это мамины объятия.

Я его предал… И чувствовал непреодолимое желание предавать дальше. Я выключил свет и лег в кровать.

– Прости, – сказал я. А может, прошептал. А может, просто подумал.

* * *

Что-то сковывало мои движения, будто я бежал во сне, тонул в вате, увязал в какой-то слизи. Хотя бежал я по улицам Бьенфорда наяву, давно оставив позади «мерседес», не чувствуя ни усталости, да и вообще ничего не чувствуя. Телефон вибрировал: звонил Шигир Рахт.

– Дима, почему вы все еще не в «Антиме»?

Я молчал.

– Это как понимать?

Я молчал.

– Предупреждаю. Я человек деловой. Я отменю все привилегии, которые были тебе даны. Это понятно?

Я молчал.

– Что ж. Выбор сделан.

Когда Рахт отключился, я все-таки произнес:

– Пошел ты.

Ноги пытались нести меня на площадь Мира, к “Антиме”, но я отчаянно сопротивлялся, из последних сил меняя маршрут. О чем-то дико вопила Тетрадь. Я извлек ее – светящуюся неприятным желтым светом – из рюкзака.

Корфы больше не улыбались. Я услышал жуткий рык.

Тетрадь высасывала из меня жизненную энергию. Страница, следующая за Рахиндом, открылась сама собой. На ней было написано:

Твоя связь с Шаром останется здесь. 1,5 %.

И линия, похожая на полосу загрузки игры.

Времени нет.

* * *

Я поднялся по лестнице и постучал в дверь дяди Вити.

– Ты толкаться сюда пришел? – спросил тот, стоя у порога. Злоба от него не исходила, а вот перегар – да. Я все еще испытывал неприязнь к этому человеку, но понимал теперь, что мои чувства к дяде Вите диктует мне Тетрадь, а именно – Зухра.

– Я вас ненавижу. Помогите мне, сволочь. Кажется, я не совсем владею собой.

– А кто в твоем возрасте владеет? Ты меняешься, это нормально.

– Я в прямом смысле.

– А все смыслы – прямые. Переносных не бывает.

– Вы издеваетесь? – я стоял, прислонившись к дверному косяку. Квартира дяди Вити колыхалась туманными пятнами. – Мною что-то овладело.

– Так я знаю. Входи, плохиш.

В комнате пахло алкоголем. Я сел в старое кресло, проверил Тетрадь. Моя связь с Шаром разорвалась, если верить ползунку, уже на 2 %. Дядя Витя открутил крышку на полуржавой фляге.

– Знаете, гад?