– В какой-то степени да. А в какой-то степени это оправданием побега было: сорвался, вырвавшись из-под опеки отца, вкушаю то, что долгое время было под запретом. Именно поэтому возвращаться не тороплюсь. Ты не представляешь, как мне было страшно в то время. Карина оправданием перед матерью была, не особо и любил я её. Я боялся проявить себя в бизнесе, столкнуться с партнерами. Боялся, что вывезут, причём не в Турцию, а куда подальше, и начнут пытать, добиваясь моей лояльности и выставляя марионеткой в игре с другим кланом. У меня не было сил противостоять им. Твою колдунью в результате убили?
– Да, её сожгли, – кивнула я.
– А я бы подчинился, и начал презирать себя ещё больше и в результате всё равно бы к самоубийству пришёл. Поэтому решил не тянуть. Пусть все думают, что из-за Карины. Хоть какая-то видимость романтизма… я категорически не хотел больше ощущать себя трусом. Понимаешь?
– Очень хорошо понимаю. И считаю, что по результату ты обыграл их всех. Мудро поступил. И нишу хорошую нашёл. Все при своих интересах, и все довольны.
– Я знаю. Мне теперь самоуверенности не занимать. Ты первая, перед кем оправдаться хочется, и чьё одобрение стремлюсь получить.
– Надеюсь, мои объятия с унитазом немного охладили твой пыл и подсказали, что ты явно ошибся в выборе.
– С точностью до наоборот. Ты раскрылась с очень интересной стороны для меня. Я чувствую, что внутренне ты сражаешься с проблемой, гораздо серьёзнее моей. Ты очень правильная какая-то и сумела остаться такой, даже когда напиться пробовала.
Вот тут уже я зашлась в истеричном смехе, совсем свернувшись в клубочек, даже плед при этом на голову натянула. Потом выглянула из-под него и продолжая хихикать, проговорила:
– Иварс, я стерва, каких поискать. Единственное моё отличие от большинства индивидуумов: я понимаю лучше, чем многие, взаимосвязи и причины происходящего, и чаще чем другие стараюсь следовать указаниям Вселенной для поддержания более гармоничного развития нашего общества. Попади я в руки того самого инквизитора, о котором мне рассказывали, я бы поступила абсолютно иначе, я бы постаралась его обмануть, понимая, что честностью не добьюсь ничего. Не сразу бы, конечно, обманывать начала, во мне есть зачатки честности, я бы постаралась переубедить для начала. А вот потом, приложила бы максимум усилий, чтобы обдурить и сбежать. По крайней мере попыталась бы, точно. А вот она была намного честнее, именно поэтому рассказ о ней и её трагичной гибели потряс меня в детстве до глубины души. Мне хотелось вмешаться и всё исправить, при этом я понимала, что исправить ничего невозможно. И каждый прошёл свой путь. Жаль, что у неё он оказался очень коротким.
– Будем надеяться, что в следующем воплощении она всё же будет счастлива. Ты ведь веришь в реинкарнацию?
– Верю, но не для неё. У неё не было больше реинкарнаций. Потому что сказка на её смерти не оборвалась, а только началась. И её продолжение меня ужасало ещё больше.
– Что может ужасать больше мучительной смерти?
– Исчезновение накопленного позитивного потенциала и опыта. В конце сказки она потеряла всё и никто её не смог даже добрым словом помянуть. Это ужасная история. Ужасная, – я снова закрылась с головой пледом, только теперь я уже не смеялась, а плакала.
– Э, ты чего?! Это сказка, глупая сказка, которой можно придумать совсем другой конец! Прекращай! Моя литовская бабушка однажды, когда мне было около семи-восьми, придумала совсем другое окончание истории для меня про потерявшегося и погибшего щенка и даже переписала книжку. Напечатала новые странички и наклеила поверх старых и ещё картинки в тему подобрала. Давай мы тоже с тобой переделаем твою страшную сказку на совсем не страшную, хочешь?
– Это не поможет, – замотала я головой.
– Мне помогло, вот реально помогло. Она сказала, что все сказки пишут люди и в нашей власти написать хорошую, с хорошим концом. И свою жизнь превратить в такую хорошую сказку. Я пробую, до сих пор пробую написать не самую плохую своей жизнью, хотя иногда опускаются руки, но раз это ещё не конец, то значит, не всё потеряно и финал можно сделать такой, к какому стремится душа.
И вот тут я разрыдалась окончательно. Взахлёб, сквозь слёзы причитая, что вот не в моём случае, а я хочу сдохнуть и раствориться в небытие, но не дадут ведь… именно мне не дадут, хотя именно этого только я и достойна.
Иварс вытащил меня из-под пледа, взял на руки и поднёс к окну:
– Смотри, смотри какая красота за окном! Это всё для тебя. И солнце светит, и Шаман, которого без тебя бы убили, тебя ждёт. И дети твои. И муж твой. Какой сдохнуть? Вот как тебе не стыдно? Тебя все холят и лелеют, а ты капризничаешь. Прекращай! Ты очень, очень хорошая. Смотри, даже директор школы захотел твой портрет повесить. Потом «Терновник» этот твой. Это же всё очень хорошие дела. Ты гордиться ими должна, а ты сдохнуть мечтаешь.
– Ты не понимаешь, не понимаешь ничего! Это всё антураж, и ерунда, мне это несложно всё было. И не нужно мне всё это. Вот ничего не нужно! И вообще отпусти меня! Отпусти меня немедленно!