Тетрадь в косую линейку

– В сексуальном смысле я их не трогаю, но ощупать на репетиции и заставить возбудиться любого могу. Мне нравится, когда они выступают на взводе так сказать. Это такой посыл, такая энергетика, сказочно. Сама увидишь. И если этого нет, могу и стукнуть, и наорать. А этот недоумок решил, что это прекрасный повод меня именно в сексуальных домогательствах обвинить. Причём именно у него поводов был минимум. Вполне возможно, это тоже сыграло роль, ему хотелось больших преференций. Вот и попытался со мной воевать. Но зря, поскольку рассердил он меня сильно и устроил я ему «небо в алмазах» введя конкретный такой посыл. Ему пришла на ум навязчивая идея, что позицию свою надо усилить, и он придумал как. Придушил помогающую ему журналистку, благо не до конца, потерей сознания и легким испугом девушка отделалась, и тоже обвинил в этом меня. Сказал, его я стукнул, он потерял сознание, её соответственно тоже я придушил, чтобы их обоих напугать и заставить замолчать. Но они де молчать всё равно не будут. Она не видела, кто на неё сзади напал, его обвинения поддержала и даже мощную кампанию против меня создала. А потом на суде выяснилось, что на камеры всё заснято. Её удивлению не было предела, когда записи она увидела. И вся устроенная ею кампания против неё же и обернулась. Её обвинили в непрофессионализме и желании устроить, как сейчас говорят, хайп, а тогда говорили: «устроить шумиху, запустив утку». Из журналистики ей пришлось уйти, пошла в детский сад нянечкой работать. Сказала, с детьми приятнее общаться, чем разбираться в конфликтах взрослых. А Степана, как я сказал, на принудительное лечение отправили, посчитав, что опасен. Мне компенсацию приличную присудили. Вот семья, которая до этого его защищала и поддерживала, и адвокатов нанимала, и на суде присутствовала, в надежде куш большой с меня поиметь, моментально отказалась от него, как только судья вопрос об опеке подняла. И прямо во время судебного заседания умолять меня стали простить их мальчика и опеку над ним оформить, им адвокат подсказал.

– Мне кажется юридически нельзя компенсацию требовать с человека признанного душевнобольным. Хотя я не юрист, могу ошибаться.

– Там тонкость была, они совместный иск подали, он решил ещё время своего несовершеннолетия в претензии включить. Вот всем истцам и прилетело.

– У них был адвокат, который работал на тебя?

– Не без этого. Мы всё хорошо просчитали. Я этим временем воспользовался ещё для того, чтобы остальным воспитанникам школы сообщить, что в скором времени рискуют все на улице оказаться, потому что тот, кому не понравились порядки, решил, не молча уйти, что каждый может сделать абсолютно спокойно с самого первого дня пребывания, а испортить жизнь всем остальным, чтобы денег с этого поиметь. Когда Степан вернулся и работать дворником начал, ему ребята сразу тёмную устроили и серьёзно так избили. Этим я тоже для беседы воспользовался. Вывел его голого на сцену, показал побои, сказал, что найти виновных не могу, но такое зверство должно быть искоренено. Человек был болен, сейчас с помощью лекарств всё осознал, зачем же так бить? Сострадание иметь надо. Я понимаю, что благополучие школы было под угрозой и все могли на улице оказаться, поэтому гнев напавших объясним. Но ведь раскаялся человек, прозрел, просит прощения, зачем же вести себя, как звери. Короче вроде как пристыдил всех тех, кто его избил. Потом его спросил, действительно ли раскаялся. Он стоял, плакал на сцене, говорил, что раскаялся, прощения у всех просил, про таблетки рассказывал, что пьёт. С этого и пошло, что всем, кто рядом с ним оказался, он рассказать старается, что раскаивается до сих пор в недолжном поведении, что жизнь его наказала, что дурак был, мог бы танцевать и жить припеваючи, а вот оно как вышло: работает с раннего утра до позднего вечера и пьёт лекарства. Пропустить приём ему ни один нельзя, и выходных у него нет, и встаёт с рассветом. И всё в том же духе. Он местная достопримечательность.

– Голого зачем на сцену выводил? Унизить ещё больше захотел?

– Не без того. Заодно проверил, как выполняет приказы. Будет ли протестовать. Всем остальным показал, сколь он жалок в таком состоянии, и что если до того на репетициях ему слушаться меня не нравилось, сейчас вынужден слушаться вот так публично. Желающих пойти по его стопам с тех пор не наблюдалось.

– А как же сестра горничной?

– Там чуточку другая ситуация. С ней у меня действительно секс был. Исключительно добровольный и после её совершеннолетия. Но девочке очень хотелось стать примой и получить возможность диктовать мне условия. Поняла, что я это делать не стану и подала заявление в полицию, что я её насилую уже много лет, и тоже хайп постаралась устроить. Пришлось воздействие применить, и девочка стала видеть насилующих её бесов непосредственно в отделении полиции. Её отправили в лечебницу и уже больше года лечат. Ей стало легче, но она сирота и кроме сестры никого у неё нет. Ей нужен опекун, чтобы её выпустили, поскольку диагноз серьёзный. Я разрешение на опеку сестре не даю. Как-то так.