На время забыли про меня — правда, я не сумел и тут расслабиться. Разговор... уж больно резанул мне, серпом по... чреслам. Все находящиеся тут с придыханием говорили, что к нам в город направляется великая международная миссия «Врачи мира», протягивают руку... и наверняка что-то можно будет урвать. Я был в бешенстве. Сами же все развалили, а теперь... иностранные дяди будут тут командовать. В интернате живет пацан с «волчьей пастью»! Элементарная операция, вовремя не сделанная... а теперь какой-нибудь Жоао Жильберто сделает ее — и все газеты наши будут восхищаться — ах, ах! Европа! Америка!.. А что таких хирургов, как я... каким я мог бы быть... сживают со света — это хорошо. Сам же Кошелев ленточку перед ними будет разрезать, на каком-нибудь гуманитарном «мерседесе» будет ездить, подаренном городу. А тут — погибай! Может, и Ксюху вспомнят. Прооперируют. Но не я!.. Хотя через год-два и мы бы с Гришко вышли на эту операцию!.. Но разве дадут? А из Ксюхи, глядишь, сделают медицинскую сенсацию, мировую знаменитость. На тетраде Фалло, что у Ксюшки, самые модные нынче операции. Куда уж мне!
— Зайди-ка! — высунулся из кабинетика Илья Зайчик, главный наш.
— Я?! — приподнялся.
— Ты, ты! — произнес грозно.
Вот это — мне. Очередная порция... плюх. Кому же еще?
— Что ты там натворил?
— Да спас одного... индюка. Кусок, которым он подавился от жадности, из глотки его вытащил... Что-то не так? Требует, чтобы я кусок этот в глотку ему вернул?
Я был в бешенстве. Уж Илья-то, сам старый «штурмовик», мог бы меня понять. Сколько вытерпел всего — сам же рассказывал!.. Но — вытерпел. Потому и начальник. А я — терпеть не могу!
— Помощник самого Кошелева звонил.
— Не было там никакого помощника!
— Значит, был. Так вот. Надо тебе туда вернуться и... говнюка этого, что подавился, в больницу отвезти. Ну и извиниться, соответственно.
— А он, интересно, извинится? Ты знаешь, что он сказал?
— Догадываюсь, — усмехнулся Илья. — Но у врачей нервов нет. По определению.
— А когда в морду тебе плюют? Что делать?
— В свободное время — уши отрывать. А на работе — терпеть.
— Ну нет уж!
— Тогда ты больше здесь не работаешь! Я не могу тоже за каждый твой выезд дрожать!
— Давай! Дрожи тогда отдельно! Сам в жопу к ним лезь!
Я выбежал.
Глава 13
— Кошелев вместе с Джуди едет! — в волнении вбежала Изергина.
Я закончила играть детям песенку «На зеленом лугу — их! ох!». Детишки, топнув последний раз, застыли, глядя на меня.
— Ну и что? — спокойно произнесла я.
Изергина глянула изумленно: «Как это „ну и что“, когда сам Кошелев едет!..» Забыла, видимо, сгоряча мою фамилию. Такая же, как у него. И такой же характер, я надеюсь. Не виделись, правда, давно... Вот и увидимся... Чудесно произошло! Помахали друг другу пальчиками — привет, мол, но сейчас недосуг. Он из своей толпы, из гущи начальства, я — просто из толпы. Изергина глянула радостно. Последние ее мысли о том, что у нас с папой какие-то размолвки, растаяли, как снег.
Джуди, знаменитая Джуди Макбейн, оказалась довольно пожилой, но спортивной, подтянутой женщиной с будто приклеенной улыбкой. В общем, держалась она мужественно — учитывая то, что она здесь увидела. Изергина, видимо крепко надеясь на помощь Джуди, решила ничего не скрывать, а показать все как есть. В зале, перед президиумом, который заняли почетные гости, находились отнюдь не все наши дети, и даже не самые тяжелые — привезли в основном таких, которыми еще можно как-то управлять. Но зрелище было не для слабонервных, особенно если видишь это в первый раз.
Девочка Катя трех лет с ненормально широкой переносицей (типичный плод пьяного зачатия) сначала сидела тихо и почти отрешенно, потом вдруг начала звонко и монотонно выкрикивать: «А-а-а!» Нянечка глянула на Изергину, сидящую в президиуме: «Увезти?» Изергина неторопливо и с достоинством покачала головой: мол, увозить не надо. «Зачем? Пусть все видят. Мы не скрываем наших проблем: не те времена!» И Джуди одобрительно с ней переглянулась: «Правильно! Именно проблемы мы и приехали сюда решать». Так все и шло под монотонные, но дерущие душу крики девочки: «А-а-а!»
Рядом с Катей сидел в креслице на колесиках двухлетний Костя, мальчик с веселым и умным лицом, однако абсолютно аутентичный, почти не реагирующий на окружающее (только чуть-чуть на музыку — правда, от нее плакал). Костя, никак не реагируя на то, что говорилось со сцены, тряс в левой руке погремушку (свои собственные затеи он любил). Правой руки у него вообще не было, не было даже плеча.
Детей было тут около пятидесяти — их как могли принарядили. Был здесь и Миша с водянкой мозга, с маленьким тельцем, огромной головой и водоотводящей трубочкой за ухом и бессмысленным взглядом. Был тут и Леша, сын Капы, мальчик живой и веселый, но с «волчьей пастью».