Тетради дона Ригоберто

– Не вздумай, – предупредила донья Лукреция из кабинета. – Сегодня я прислуживаю.

Она рассмеялась, и горничная охотно присоединилась. Руки доньи Лукреции дрожали, мысли путались, но она все же сумела наполнить виски два больших стакана, плеснуть в них немного минеральной воды и бросить по два кубика льда. Возвращаясь в спальню, женщина с трудом удерживала равновесие, словно кошка на натертом полу. Хустиниана присела в шезлонг. При виде хозяйки она поспешила подняться.

– Сиди, – остановила девушку донья Лукреция. – Только подвинься.

Хустиниана на мгновение растерялась, но тут же согласно кивнула. Сбросив туфли, она забралась в шезлонг с ногами и подвинулась к окну, освобождая место хозяйке. Донья Лукреция устроилась рядом. Подложила под голову подушку. Женщины поместились, но почти вплотную. Они то и дело соприкасались плечами, руками, бедрами.

– За что пьем? – спросила донья Лукреция. – За взбучку, которую получило это животное?

– За мою выдержку, – приободрилась Хустиниана. – Как дело не дошло до смертоубийства, сама не понимаю. Интересно, я проломила ему голову?

Девушка отпила немного и засмеялась. Донья Лукреция тоже захихикала, но в ее смехе отчетливо слышались истерические нотки.

– Проломила, будь спокойна, а я отбила ему скалкой кое-что другое.

Некоторое время они хохотали, как две закадычные подружки, привыкшие к развязной болтовне на грани дозволенного.

– Уж поверь мне, Хустиниана, у Фито Себольи синяков побольше, чем у тебя.

– Интересно, что он наврет жене про свои отметины?

Так, посмеиваясь, они прикончили виски. Воцарилось молчание. Между женщинами стала расти прежняя дистанция.

– Я налью еще, – предложила донья Лукреция.

– Давайте я, я умею.

– Ладно, тогда я включу музыку.

Вместо того чтобы подняться и пропустить девушку, донья Лукреция помогла ей перелезть через себя, не прижимая, а лишь слегка придерживая, так что их тела – хозяйка снизу, служанка сверху – на мгновение почти слились. Когда лицо Хустинианы нависло над доньей Лукрецией – от близости девушки бросало в жар и сохло во рту, – женщина заметила в ее глазах дразнящие огоньки.

– Тогда ты поняла, в чем дело? – перебил дон Ригоберто, чувствуя, как жена вздрагивает в его руках, точно встревоженная хищница, как всегда бывало, когда они занимались любовью.

– Она и не думала обижаться, разве что немного испугалась. Но это быстро прошло, – говорила донья Лукреция, тяжело дыша. – Удивилась, в честь чего такие нежности, с чего это мне взбрело в голову обниматься. А потом, должно быть, поняла. Не знаю, в тот момент я вообще ни о чем не думала. Я летала. Но одно совершенно точно: она не рассердилась. Приняла происходящее как должное, коварное создание. Фито прав, она чертовски хороша. Особенно полунагая. Кожа цвета кофе с молоком и белый шелк…

– Я бы отдал полжизни за то, чтобы увидеть вас тогда. – Дон Ригоберто наконец вспомнил: Густав Курбе, «Лень и сладострастие».

– А разве ты нас не видишь? – усмехнулась донья Лукреция.

Он видел их с удивительной ясностью, хотя сейчас в спальне было светло, а тогда царил мрак, лишь тускло горел торшер. Воздух в комнате загустел, как желе. От запаха духов у дона Ригоберто закружилась голова. Сладкий аромат щекотал ноздри. Вдали шумело море, из кабинета, где Хустиниана готовила выпивку, доносился звон стаканов. Наполовину скрытая пышным пологом, донья Лукреция потянулась и включила музыкальный центр; когда комнату наполнили звуки парагвайской арфы и напевы индейцев гуарани, женщина откинулась назад, опустила веки и стала поджидать Хустиниану с видимым, ощутимым нетерпением. Китайский халат открывал руки и крутое белое бедро. Волосы разметались, глаза поблескивали из-под полуопущенных ресниц. «Оцелот в ожидании добычи», – подумал дон Ригоберто. Вернувшаяся со стаканами Хустиниана казалась совершенно спокойной, держалась непринужденно и уже не пыталась соблюдать дистанцию.

– Тебе нравится эта парагвайская музыка? Не знаю, как она называется, – промурлыкала донья Лукреция.

– Она милая, только танцевать под нее нельзя, – ответила Хустиниана, присаживаясь с краешку и протягивая хозяйке стакан. – Так хорошо или надо больше воды?

Она не решилась снова пролезть на свое место, и донье Лукреции пришлось подвинуться. Хозяйка жестом пригласила девушку сесть поближе. Хустиниана повиновалась, полы ее халата распахнулись, и голая нога оказалась в миллиметре от бедра доньи Лукреции.

– Чин-чин, Хустиниана. – Женщина подняла стакан.

– Чин-чин, сеньора.

Женщины выпили. Пригубив виски, донья Лукреция пошутила:

– Воображаю, что отдал бы Фито Себолья, лишь бы увидеть нас теперь.

Она засмеялась, девушка ей вторила. Смех зазвенел и погас. Горничная отважилась пошутить в ответ:

– Был бы он хоть помоложе и посмазливее. А такому, с брюхом, да еще и пьяному, кто даст?

– По крайней мере, у него хороший вкус. – Донья Лукреция легонько погладила девушку по волосам. – Ты и вправду очень красивая. Неудивительно, что мужчины сходят по тебе с ума. По моему разумению, поклонники должны ходить за тобой табунами.