Просто устал от этих непониманий, от глупых домыслов и слащавых штампов.
Правда, плевать на цензуру и всё остальное, пусть только она там окажется.
За стеклом мелькало разноцветной чередой, как и положено маршрутом. Я смотрел в иллюминатор, и этим хоть как-то себя успокаивал.
Самолёт коснулся земли.
Я был одним.
Среди тех, кто спешил на выход, но я не видел выхода. Всего лишь искал.
Нашёл?
Что проносилось в голове, пока я мерил шагами асфальт навстречу тонкому силуэту смущённого человека? Сейчас не вспомню.
— Долетел, всё в порядке?
Алёна обняла меня, а я стоял и не знал, что сказать.
— Да, всё хорошо.
— Ты поговорить хотел?
— Хотел. Много чего хотел. А ты?
— Я тоже. А разве это что-то изменит? — в её улыбке проскользнула какая-то странная тень.
— Да.
Как верно замечено, вначале было слово. Одно слово способно изменить мир. Создать или перекроить на свой вкус, это кому что по силам.
— Послушай.
— Слушаю.
— Правда, слушаешь?
— Правдее некуда.
— Дура.
— Сам дурак.
Мы шли по полю аэропорта, держались за руки и смеялись. Большего никто не ждал, да и нормально.
— Слушай, а поехали куда-нибудь, а? Прилёт мой отметим, например.
— Как скажешь.
— Правда что ли?
Она стеснялась. Тонкие плечи упрямо, но испуганно сжались. Пальцы держали тонкий ремешок женской сумочки. Она смотрела прямо в меня. Вглубь, далеко. Дальше чем я мог осознать.
— Ты спросила тогда, помнишь? А ты знаешь, что я хочу?
Алёна плакала. Стояла и плакала мне в лицо, а слёзы тонкими струйками текли по щекам. Руки замерли где-то внизу. Сжали ремешок сумочки, как спасение. Но что стоит сумочка в сравнении со слезами?
— Да, — прошептала она, и это было тем самым словом.
Она упала на бетон.
Мы это только потом заметили, да и то люди помогли, нам самим было не до сумочек.
Пальцы с пальцами, губы с губами.
Встретились.
Мы стали единым целом в дозволенной обстановкой форме. Стояли, ласкали пальцы друг друга и целовались. Как безумные. Самозабвенно, искренне и до конца. Каждый со своей долей веры, но я-то знал, что разгадал головоломку. Но вкус её губ отдавали солоноватым, да и правда, на поле жарко. Алёна просто вспотела.
Я забыл про слёзы.
— Постой, — прошептала она после того, как наши губы и пальцы изучили друг друга так, как не пишут в учебниках.
— Да.
— А как же Маша?
Мне показалось, что самое время. У каждого человека свои степени свободы, но есть и предел. Кажется, кто-то из нас подошёл к пределу.
— Алёна, Маша это выдумка. Фантом. Фикция.
— Ты правда так считаешь?
— Да, конечно. А разве нет?
— А не ты ли с ней там по снам гулял?
— С ней? Алён, я гулял с тобой.
Вот тут она произнесла словосочетание, девушкам обычно непозволительное. Произнесла громко и резко. В сердцах топнула ногой землю, и в сумачке хрустнул покалеченный телефон.
— Что?
— Скажи, а ты когда писал, думал больше обо мне, или о ней?
Алёна пнула ногой кусочки мобильного, и под ноги мне ткнулся изломанный ворох деталей вперемешку со всякой женской мелочью.
— Ты знаешь, — мне стало страшно, и я не был уверен в правильности ответа.
— Я? — она закусила губу, и я увидел на лице боль, — Я знаю больше, чем ты вообще можешь понять, ясно?
— Нет.
— То-то и оно. Звони.
— Чего?
— Я продиктую тебе Машин номер. Звони.
— У тебя же телефон…
— Сталкер, ну хотя бы сейчас не будь идиотом. Что же я, по-твоему, Машин номер не запомню? — разгадала Алёна мой взгляд, — Ладно. Давай сюда свой телефон.
Я отдал. А она уже успокоилась и решительно разгребла обломки своего аппарата. Достала сим-карту, поменяла свою на мою. И отдала телефон обратно.
Вот теперь мне стало по-настоящему страшно. Вокруг происходили странности, а мне не доставало сил в них разобраться. Как говорится, вокруг все наши люди. В белых халатах. С красными крестами. Госпитальеры.
— Набирай, я диктую, — тихо сказала Алёна, и я не смог воспротивиться.
По Мирокраю много кодов и номеров. Прежде, чем я что-то понял и решил, трубка ответила женским голосом.
— Да, вас слушают.
Это был голос пожилой женщины.
Я медленно опустил трубку, а из неё всё неслось и неслось удивлённое «Аллё! Вас не слышно!»
Звонок в прошлое?
— Дурак, — крикнула Алёна и выхватила мобильный, — Машу можно?
Тут я расслышал детский голос. Где-то там, вдалеке из трубки.
— Да, сейчас.
Потом был другой голос.
— Привет!
Неожиданный.
Резкий и уверенный. Игривый и своенравный. Это был голос Маши, и я не знал, как на него реагировать. После всего, что произошло на поле аэродрома. Маша… Лучше бы Маше об этом не знать.
— Привет. Это Тамплиер.
— А, привет! Слушай, ты никак опять щемишься? Зря, не надо. Знаешь, заяц, а я тебя жду и жду. Ты когда приедешь? Знаю, ты у Алёны номер взял, да? Мы с ней давно по аське общаемся. Файлами там обмениваемся, ну, ты понимаешь. Ты тут?
— Да, Маша, я тут.
— Здорово, милый мой! А этот Степаныч и не звонит пока совсем, но я боюсь его, понимаешь? Ты лучше приезжай, а то страшно.
Трубка мигнула разряженной батареей, и связь прервалась.
— Ну как, понял?
— Да, — кажется, я начал что-то понимать, — прости меня, — прошептал я, и что было сил прижал к груди испуганного, растерянного человека.