Разговор утих сам собой, Обе стороны не решились двигаться дальше. Задевать болезненные точки еще недавно ясных, радужных планов. Невысказанных, но прочувствованных, выстраданных. Ныне разрушенных окончательно.
Экран мигнул мне в лицо окончанием срока оплаченной связи, и я без особого сожаления встал из-за стола. Всё.
Всё произошло, стало ясно и просто, но это ничуть не приглушило тоскливую боль. Есть дело, которое надо сделать, а там уже будет не важно. Я начну новую жизнь. Уеду туда, где меня никто не знает. А, впрочем, зачем? Меня и здесь никто не знает. Глупо считать, что лучше в местах, где нас нет. Мирокрай он един, никуда не денешься.
Посмотрим.
Я вышел на улицу, изрядно согретую пылким весенним зноем. Пройдёт немного времени, он станет летним, если верить календарям и личным биоритмам. Но это потом, сейчас надо дождаться Лёху. Минут через двадцать он должен появится.
Фонарь и простенькая лавочка под ним стали мне скромным приютом. Вино слегка прогрелось, а хлеб подсох. Но это ничуть не испортило вкуса.
Он подошёл к лавочке, сел рядом. Посмотрел куда-то вдаль, не то на небо, не то дальше.
— Ты точно уверен, что хочешь этого?
— А я не справлюсь.
— С чем? С этим балбесом, который твою Машу напугал?
— Не так всё просто.
Лёха нахмурился и протянул руку. Я передал пакет с вином, и он с наслаждением сделал глоток.
— Да, не просто ты вляпался. Доигрался. Маша не может простить тебе Алёну? Ещё бы, такое простить нелегко. Я тебя знаю, ты усы распустил как котяра, язык на плечо, в глазах гормоны зашкаливают. Шикарная девка, надо! Плевать, что с ребёнком! А вдруг — бац, ударило в голову, и не выдержал, сорвался. Давно ни с кем не спал, вот и вляпался.
— Лёха, ты всё говоришь верно, но не знаешь целой правды. Хочешь меня в грязь втоптать, давай, мне не чем возразить. Кроме того, что формально я ничего ей не обещал.
Лёха так изменился в лице, как будто небо почернело.
— Да нет, постой, если бы я так рассуждал, мы никогда и друзьями бы не были, — быстро добавил я, — Это так, к слову. Мне нет оправдания с той долей правды, которую ты озвучил. И всё это правда. Но правда не до конца.
— Не понимаю.
— Потом поймёшь, и будешь думать иначе.
— Слушай, Тамплиер, ты меня запутал. Ты хочешь, чтобы я поехал и защитил её?
— Безусловно. И чем скорее, тем лучше. Надо остановить того типа, пока он не обидел Машу.
— Да это я понял. Смотри, как я тебя понял.
Он вытащил из-за пазухи плаща розовый прямоугольник билета.
— На самолёт не было, всё равно ждать. Так я поездом. Через три часа уезжаю с Курского.
Горячий ком подступил к горлу, и мне стало стыдно. Я не заслуживал такого друга, как Лёха. А следующей фразой он и вовсе добил меня.
— Хочешь, я сделаю так, что она тебя простит? Вернётся и будет любить, как будто не было никакой Алёны, хочешь? Я могу, мне не сложно. Только кубики брось.
— Гранями по живому?
Он захохотал так, что я испугался. Лёха согнулся пополам, зажал рукой рот, и продолжал смеяться. Потом вытер непрошенную влагу на глазах и ошалело произнёс:
— Слушай, я знал, ты оригинал. Но даже здесь должен быть предел.
— Теперь я не понимаю.
— А, балда ты, и есть балда.
Он схватил мою руку и положил туда два кубика.
— Кидай.
— Лёх, ты чего, рехнулся?
Кубики остались в руке, а Лёха закурил сигарету. Курил долго и со вкусом, смотрел в небо и молчал. Я пил вино, и не мог подобрать нужных слов.
— С тобой рехнёшься, — сдавленно проговорил Лёха и вздохнул, — кидай, проверка на мораль.
Правило из Warhammer-a. Лёхе нужно, чтобы я кинул кубики, а мне это ничего не стоит. Я сделал бросок, посмотрел на результат и накрыл ладонью.
— Альберт Эйнштейн писал «Бог не играет в кости», так что не бойся, это всего лишь игра. Провалил тест, да? Один плюс два, в сумме три.
— Откуда ты знаешь?
— В эти игры я много лет играю. Могу по глазам узнать результат. Теперь успокоился. Ты на самом деле не хочешь, чтобы я помирил вас с Машей.
Теперь и я засмеялся. Лёха поддержал меня. Крепкое вино обоим ударило в голову.
— И всё-таки не понимаю.
— Лёха, поверь мне, так нужно.
— Тебе — верю. Но ты — псих.
— Люди часто клеймят непонятное отклонением в сторону.
— Ты мне ещё Джона Уиндема вспомни, «куколка».
— Лёха, не хочешь, не езжай. Я просто прошу.
Неожиданно мой собеседник стал очень серьёзен. Его слова звучали ровно и тихо. На этом свете не было вещи, способной его напугать. Мог пойти куда угодно, пропасть, потом вернуться. Словно феникс. На этот раз всё оказалось гораздо сложнее. Лёха по-настоящему испугался, что предстоит путь без возврата. Мне не хочется вспоминать все его слова, а тем более цитировать. Иногда без крепкого слова не обойтись, и Лёха обильно приукрасил монолог нецензурной бранью.
— Да, я виноват перед всеми. И в первую очередь перед Машей. Попроси за меня прощения. И вот ещё что.
— Ну?
— Передай ей эту вещь.
Он с удивлением посмотрел на чётки и крестик.
— Теперь он ваш.
— 14 -