Тевтонский крест

Но и в этот раз его опередили. Сыма Цзян оказался не только прекрасным бойцом ушуистом, но и отменным копьеметателем. Китаец возник над перилами второго этажа лишь на долю секунды. А в следующее мгновение наконечник короткого венецианского копья засел в груди эсэсовца со «шмайсером».

Короткий вскрик... Падая, автоматчик задрал ствол «МП-40». Полоснул очередью поверху – осознанно ли, рефлекторно... Прошил потолочные балки.

На втором этаже опять завизжали девицы. Вот под этот закладывающий уши звук и развивались дальнейшие события. Стремительно развивались.

Хранитель Гроба, пронзенный копьем, еще не коснулся земли.

А нож Джеймса больше не упирался в горло Бурцеву. Смертоносный кольтэлло летел...

Навстречу арбалетным болтам, пущенным тевтонскими кнехтами.

А гауптштурмфюрер уже вырвал «вальтер» из кобуры.

А Дмитрий со Збыславом опрокидывали стол Джотто ди Бондоне – массивный, расписанный углем, деревянный щит.

Джузеппе валился под прикрытие этой громадной павезы[169].

Гаврила бросал туда же Дездемону.

Джотто шарил вокруг стола, бранясь и спасая затаптываемые наброски.

Стол рухнул. Короткие толстые стрелы ударили в изрисованные доски. Расщепили дерево. Застряли.

Нож брави вошел в горло офицеру цайткоманды.

И гауптштурмфюрер, хрипя, истекая кровью и дико ворочая глазами, что перед ликом смерти перестали быть холодными и мертвыми, совершал посмертный подвиг во славу фюрера и Великой Германии. Офицер СС спешил опустошить обойму, пока еще оставались силы.

«Вальтер» ходил в дрожащих руках ходуном. Глаза эсэсовца – ожившие, горящие, но уже почти ослепшие в преддверии вечного мрака, едва различали сквозь кровавую пелену прямоугольное пятно последней мишени.

Туда – в столешницу с двумя колючками арбалетных болтов и частыми угольными росчерками – некучно легли немецкие пули.

Все восемь штук.

Вошли в доски.

И прошли сквозь них.

Глава 56

Дернулся Джузеппе. И дернулся еще. И еще. И еще раз.

И замер. Подвели купца необъятные габариты, да и к столу он привалился самым первым. Вот и поймал спиной большую часть «вальтеровской» обоймы. Большую часть, но не все.

Вскрикнул Джотто: по плечу и бедру живописца тоже растекались красные пятна. Ругнулся дядька Адам – и его задело, правда, самую малость – в руку. Царапнуло Бурангула...

И...

Пальба стихла. Обессилевшая рука гауптштурмфюрера выронила разряженный пистолет.

И...

– Дез-де-мо-на?! – диким голосом вскричал Гаврила.

Красавица брюнетка, так запавшая в душу новгородцу, не отзывалась. Не могла отозваться. Ей тоже досталась пуля. Одна-единственная. Шальная, дурная.

И вот... Маленькая дырка в прелестном лобике. И кровавый кратер вместо затылка. А позади – забрызганная стена с рисунками Джотто ди Бондоне. На черной угольной росписи появилась новая краска. Страшный, жуткий сюр!

Под перепачканными красным набросками Джотто ди Бондоне мертвая Дездемона лежала подле мертвого мужа. Смерть примирила и успокоила обоих.

– Убью-у-у!

Гаврила выскочил из-за стола-укрытия.

Вновь в руках новгородского сотника была тяжелая дубовая лавка. И не дай Бог попасться под нее сейчас!

Бурцев едва поспевал за ревущим Алексичем. Остальные бежали следом.

А кнехты-арбалетчики судорожно натягивали тугие тетивы самострелов по новой. А на помощь немцам в дверь таверны лезли два рыцарских оруженосца с мечами и маленькими круглыми щитами. А на улице кто-то кричал.

И тревожно, непрерывно сигналил «цундапп».

Рыцарь ордена Святой Марии шел навстречу Гавриле Алексичу. Щит с черным тевтонским крестом выставлен вперед. Булава поднята над головой. Такая булава сразит любого, кто посмеет приблизиться на расстояние удара.

Но Гаврила ударил первым – еще издали ударил. Тяжеленная лавка в его руках была длиннее. Лавка с грохотом обрушилась на щит и шлем рыцаря. Переломилась. И опрокинула, сшибла крестоносца с ног.

Мгновение – и Алексич уже держит оружие поверженного врага. Еще мгновение – и немецкая булава опускается на рогатый топхельм, круша и тевтонский металл, и тевтонский череп. Следующий удар вмял в теменную кость гауптштурмфюрера эсэсовскую фуражку. Это, впрочем, было лишнее. Убийца Дездемоны к тому времени лежал неподвижно. Нож в горле, да лужа крови вокруг... А новгородский сотник в слепой ярости снова и снова поднимал и опускал трофейную палицу, превращая эсэсовский мундир в кровавое месиво. Гаврила не желал сейчас замечать ни оруженосцев, размахивающих мечами, ни кнехтов-арбалетчиков, что уже тянули стрелы из набедренных колчанов.

Зато Бурцев видел все. И использовал время более рационально. Раз – подхватить «шмайсер» пронзенного копьем автоматчика. Два – шарахнуть, не целясь, с бедра. Он выпустил все, что оставалось в обойме. Сразу.

Гаврилу звук выстрелов привел в чувство. Арбалетчики и тевтонские оруженосцы повалились как сбитые кегли. Все! Выход из «Золотого льва» – свободен.

И вновь Алексич лез вперед.

Ни гондол Джузеппе, ни гондольеров на месте не оказалось. Сбежали, небось, купеческие слуги, как началась заварушка. Только концы полосатых причальных шестов сиротливо торчали из воды.