Тезей

Когда Тезей откинулся на ложе, Пракситея, словно продолжая танцевать, скользнула к проему дверей и застыла. Тьма снаружи отступила: полная луна, окруженная крупными звездами, будто рассматривала сверху землю.

- Вы, мужчины, в любви молитесь солнцу, а мы, женщины, луне, проговорила Пракситея. - Солнце ослепляет своим сиянием, - продолжала она, а луна слушает нас. С ней можно разговаривать... Солнце так занято своим сиянием - рассмеялась вдруг танцовщица, - что его даже на коварство не хватает - жжет и все. А луна... Ох какой бывает коварной колдуньей.

- Ты говоришь, как жрица.

- Я и есть жрица.

- Да, - согласно кивнул Тезей, вспомнив про храм Диониса, где они познакомились.

- Нет, - поняла его Пракситея, - я вообще жрица.

- Здесь ты жрица любви...

- Я везде жрица, жрица и все, - не согласилась танцовщица. - Я все чаще себя жрицею ощущаю.

- Что твой муж? - спросил Тезей.

- Они ушли в плавание искать рыбу, - просто ответила Пракситея.

- Угу, - отреагировал Тезей. - А что ты как жрица ощущаешь?

- Мне ничего не надо знать, я часть существующих сил. Они движут мной.

- Как?

- Через танец.

- Ты все равно, что мой Поликарпик, - с грустью, которую не развеял даже праздник, произнес Тезей.

- Люди только в большой компании привыкли танцевать под музыку, и чтоб одновременно петь. И при этом нужен еще заводила. По другому - не получается. И так во всем. А я и без флейты могу танцевать. Могу одна... Им вместе потоптаться - это да, интересно. А самому с собой вроде как и делать нечего. А ведь каждый мог бы хоть в чем-то активным быть... Выходит, заключила свой монолог Пракситея, - именно народная Афродита им нужна. Народная, а не Небесная.

- Да? И я, наверное, такой же, как они, - огорчился Тезей.

- Кто они?

- Наши палконосцы.

- Но ты же все время что-то затеваешь...

- Хочу чего-то, как будто меня мучает какая-то сила, - а сам я ничего не умею, - виновато произнес молодой царь.

- Ты еще собственных сил не знаешь, - предположила Пракситея.

- О боги, - взмолился Тезей, - не дайте мне узнать их.

- Твои силы проснулись, а ты сам еще нет, - улыбнулась Пракситея. Еще, увы, долго так будет.

- Ты говоришь, как пророчица, - обронил Тезей.

Пракситея решила отвлечь Тезея от этого разговора. В одну руку взяла светильник, а другой потянула за собой молодого царя.

- Пойдем, поглядим, как она на мир смотрит. Афродита. И на нас.

Они обошли четырехугольный постамент статуи богини и остановились перед ее ликом. Пракситея подняла светильник вверх. Афродита сверху глядела на них с усмешкою. Богиня любви вообще глядела на людей с легкой усмешкою и днем. Теперь же этим двоим усмешка богини показалась совсем откровенной.

...И все-таки нечто творилось в Афинах. Рядом с морем спокойно не проживешь. На каком-то из кораблей, кроме привычного прочего, привезли с этого проклятого, извращенного и много возомнившего о себе Востока неведомые прежде в Афинах пряности и острые приправы к еде. Истинные жители Аттики чуждались всего такого. Однако, объявились вдруг и понимающие. Из тех, кто побогаче, познатнее и из тех, кто поднаторел на всяческих астрономиях, геометриях, физиках и музыкальных искусствах. Поначалу над ними посмеивались. Чудаки и есть чудаки. Потом, скажем, на вопрос "Есть ли у тебя к камбале перец" стали женщины раздражаться. А потом приправление добротной привычной пищи заморскими снадобьями многими стало восприниматься как обида. Общественная, между прочим. Разумники из окружения Клеона в связи с модой на острые приправы и пряности пустили в оборот хлесткие слова: блудливая щекотливость.

Однако и в другом стали появляться неожиданности. Имелся в Афинах человек по имени Харин, сын Менадора и Фестиды, веселый и общительный. Никто лучше него не мог изготовить колбасы. И если у вас домашний праздник какой, вы могли придти к нему за рецептом. Его любовно так колбасником и прозвали. И вот этот Харин, сын Менадора и Фестиды, отстранил от себя все разнообразное семейное хозяйство и стал каждый день заниматься только колбасой. Изготавливать ее и продавать. Остальное, говорит, я и на деньги куплю. И за рецептом к нему уже было не сунуться.

Очень удивило это афинян.

Вслед за Харином некий Мелант, сын Антигена, объявил себя только кирпичником. И очень этому радовался. Мол, все остальное тоже стану покупать... А сам буду месить глину, нарезать и обжигать кирпичи, и все. Поначалу у него во дворе скопилось много кирпича, а потом мало-помалу афиняне вошли во вкус: из тележек, отправленных за кирпичем, даже очередь образовывалась иногда. И ведь никаким особым искусником он не был. Афиняне недоумевали. Однако кирпичи покупали, поскольку вдруг и строительный зуд их стал одолевать.

А вот Евген, объявил себя венцеплетом: стал плести венки для застолий. Но венки - не колбаса и не кирпичи. Никто, разумеется, их не покупал, если только для смеху. Бедняга ошибся. А люди над ним потешались.

Смеялись афиняне. Но появились причины и для настороженности, и даже для опаски.