Тезей

- Подаваемые ими надежды... На худой конец, объезженные кони полезнее необъезженных.

- На это денег не жалко, - согласился молодой царь. - Ты философ, помолчав, сказал он.

- Да.

- Тебе-то что дала философия? - уже совсем дружески спросил Тезей.

- Способность говорить, с кем угодно.

- Поэтому поедешь со мной, - заключил молодой царь, - на переговоры по аттическим землям... В Браврон сначала. Оракул подождет.

Выехали рано утром, двумя отрядами. Во главе Тезей и Герм. Двигались пока, как один отряд. Разделиться им предстояло в Колоне. Тезея путь - в сторону Браврона, а Герм пойдет к Марафону. На сто стадий разойдутся их дороги.

Ехали кто в колесницах, кто верхом, перекликались друг с другом, как утренние птицы. От Колона Герм со своим отрядом направился к марафонскому четырехградью без промедления. Тезей задержался. Его привлекла достроенная уже башня Тимона, где уединился этот отшельник. Молодой царь, может быть, и проехал бы мимо. Да очень уж заинтересовал его раскатистый смех, раздавшийся в высоте.

- Эй, Тимон, - крикнул Тезей.

Башня была трехэтажной, но проемы окон имелись только на самом верху. Смех прекратился, и в одном таком окне возникла тимонова голова.

- Ты смеешься надо мной? - спросил Тезей.

- Нет.

- Ты -один? Почему же ты смеешься, когда рядом с тобой никого нет?

- Как раз поэтому.

- Если все, по-твоему, обречено и жизнь не станет лучше, то, может быть, ничего и не предпринимать? - спросил молодой царь.

- Я этого не говорил.

- Ну, тогда смейся, а мы поедем.

- Далеко? - все-таки поинтересовался Тимон.

- В Браврон.

Отряд Тезея свернул направо. Спутники его притихли, как призадумались. Через некоторое время - владения Артемиды - медвежьей богини, ее главное святилище в Аттике, расположенное в Бравроне. А чуть далее - в Гапах Арафенидских - опять храм этой богини. "И медведицей в Бравроне одевалась в пурпур я", выводят знатные молоденькие и легкомысленные афинянки. Именно в Бравроне ежегодно устраиваются праздники в честь Артемиды, этой бегуньи в хитоне до колен, о которой забыть песнопевец не смеет. Кто знает, вправду ли строго блюдет свою невинность эта бессмертная охотница, однако девственность дедовских обычаев и устоев среди приверженцев ее соблюдается весьма строго. Для них любое нововведение - все равно что клятвопреступление. А для нарушителей клятв Артемида - быстрый враг. Без какой бы то ни было снисходительности.

Так что призадуматься Тезею и его спутникам было о чем. К тому же в Бравроне или, может, даже ближе, в Стириях, их ждала непростая встреча со стариком Орнеем, которого земной отец Тезея Эгей выжил из Афин. Выгнал, одним словом. На худой конец, с сыном Орнея Петиоем можно будет потолковать, - думал Тезей.

Чтобы скрасить дальнейший путь, тем сократить его и чтобы развеять других спутников, Пилий попробовал втянуть Мусея в придуманное им самим состязание. Мусей не Тезей: с ним Пилий давно и хорошо знаком.

- Мусей! - на скаку прокричал Пилий, хотя можно было и не кричать, философия, как живое существо: логика - кости и жилы, этика - мясо, а физика - душа. Понял? Давай теперь ты.

Мусей оглянулся, как отмахнулся:

- Ты бы, конечно, предпочел мясо понежней.

- Фу, какой мрачный, - не отставал от него Пилий, - улыбнулся бы и тем самым принес жертву харитам... Продолжим... Берем яйцо: скорлупа - логика, белок - этика, а желток - физика.

- Яйцо, конечно, всмятку, - уточнил Мусей.

- Хорошо... Видишь огороженное поле, - не унимался Пилий, - давай так: ограда - логика, урожай - этика, а деревья - физика.

- Ничего в голову не лезет, - отмахнулся Мусей.

- Ничего?.. Все возникло из ничего, - призадумался вдруг Пилий.

- Что возникло? - не понял Мусей.

- Все, - повторил Пилий, - все вокруг... Вообще - мир наш.

- Не из ничего, я полагаю, а от начала, - поправил приятеля Мусей.

Теперь беседа завязалась и двинулась сама собой.

- Хорошо сказано, - обрадовался Пилий.

- Толку-то, - не разделил его радости Мусей.

- Твоя правда, толку не много,- согласился Пилий, нисколько не огорчившись. - И все-таки мы находим удовольствие в подобных беседах. Наслаждение даже.

- Наслаждение, наслаждение, - вздохнул Мусей, - я бы предпочел наслаждению безумие.

- Наслаждение - прекраснейшее из безумий, - отпарировал Пилий.

- Это оттого, что мы себя не слышим, когда болтаем о вечном, проворчал Мусей.

Пилий рассмеялся, долго хихикал.

- Лира тоже слушать себя не умеет.

- Чего ты все радуешься, - удивился Мусей, - тебя ничем не проймешь.

- Почему? Проймешь..., - не согласился Пилий. - Только философа надо действительно хорошенько хватать за уши: убеди и уведи.

- Настоящая мудрость в дома только природе, и она сама у себя учится, вздохнул Мусей.

- Точно, - согласился Пилий, - природа умеет учиться сама у себя.

- Идеи вечны и чужды страданию, - заявил Мусей. - А, значит, чужды и нам с тобой: люди только и знают, что страдают, - добавил он.

- Не вполне, - возразил Пилий, - как бы живые существа выжили, как жили бы, если бы не были приспособлены к идеям.

Мусей на это не ответил, поскольку в голову ему пришла совсем иная мысль.