Тезей (другой вариант перевода)

Глянул - и вздрогнул: они были черные. Мне рассказывали о чужеземных воинах Миноса, но я никогда их не видал. На них были юбочки из леопардовой шкуры и шлемы, сделанные из лошадиных скальпов, с гривами и ушами; а щиты белые и черные, из шкуры какого-то невиданного полосатого зверя. На солнце сверкали их блестящие плечи - да белки глаз, когда они глядели вверх, на крепость... Только глаза у них и шевелились, а сами они были неподвижны. Никогда я не видал ничего подобного: щиты и дротики будто по шнуру, а весь отряд - словно одно тело с сотней голов. Перед ними стоял офицер, единственный критянин среди них.

Я знал критян только по Трезене. Мог бы конечно и сам догадаться, что то были торговцы, только подражавшие манерам Кносского Дворца; выдававшие себя за настоящих лишь там, где некому было заметить разницу... Здесь стоял настоящий, и разница была - громадная.

Этот тоже на первый взгляд казался женоподобным. Одет он был для парада, с непокрытой головой; красивый черный мальчик держал его шлем и щит. Темные его волосы - блестящие и волнистые, как у женщины, - падали сзади до пояса; а выбрит он был так чисто - не сразу было заметно, что ему уже лет тридцать. Одежды на нем вовсе не было; только тугой пояс закручен на тонкой талии и паховый бандаж из позолоченной бронзы, а на шее - ожерелье из золотых и хрустальных бусин. Всё это я заметил еще до того, как он соизволил на меня посмотреть. Это - и еще, как он стоял. Словно царственный победитель, написанный на стене, кого не тронут ни слова, ни слезы, ни ярость... Казалось, ничто не может его поколебать, само время над ним не властно - он так и будет стоять, спокойно и гордо, пока война или землетрясение не обрушат стену.

Я подошел, и он глянул на меня из-под своих длинных черных ресниц. Он был чуть ниже меня, - пальца на три, - теперь я понял, что это вполне достойный рост для настоящего мужчины... И еще не успел я рта раскрыть, как он обратился ко мне:

- Прошу простить, но если у вас нет письменного освобождения, я ничего не смогу для вас сделать.

Я вовремя вспомнил слова отца и держал себя в руках.

- Это не тот случай, - говорю. Совсем спокойно говорю. - Я Тезей, царь Элевсинский.

- Извините.

Он вовсе не смутился. Этакая холодная учтивость - но и только.

- У вас тут, - говорю, - дюжина молодых людей из моей охраны, все еще безбородые. Они гости в Афинах. Вам придется подождать, пока я заберу их.

Он поднял брови.

- Я осведомлен, что Элевсин сейчас стал вассальной частью Афинского царства; это лен царского наследника, с которым - если не ошибаюсь - я имею честь говорить...

Бесстрастен он был, словно бронзовый.

- Я ничей не вассал, - говорю. - Элевсин - это мое царство. Я убил прежнего царя по обычаю. - Его брови забрались под завитые волосы... - А нашу дань, - говорю, - мы платим раз в два года: хлеба столько-то и столько-то вина.

У меня хорошая память на такие вещи.

- Прекрасно, - говорит... Голос у него был особенный: он тихо говорил, но резко и холодно. - Прекрасно. Если бы вы письменно обратились в казначейство, там, вероятно, разобрались бы. Я не податной чиновник, и собираю где мне приказано. И знаете, в здешних краях слишком много царей. У нас на Крите - один.

Руки зачесались - схватить его и переломить об колено! - но я помнил о народе. Он заметил, что я разозлился, но сказал все так же спокойно:

- Поверьте мне, принц, эту жеребьевку не я придумал; это неудобство, с которым я мирюсь. Я уважаю обычаи стран, в которых мне приходится бывать, и стараюсь не нарушать их. В Коринфе, когда я вхожу в порт, юноши и девушки уже ждут меня на причале. Вы сами понимаете, это избавляет меня от лишних хлопот и потери времени.

- Разумеется, - говорю. - А в Афинах вам приходится ждать, пока вершится справедливость, и народ видит это.

- Да-да, это понятно... Но в таком случае естественно, что я не могу удовлетворить вашу просьбу. Сами посудите, как это будет выглядеть, если вы пойдете выбирать того парня или этого... Люди подумают, что в вашем возрасте вы вряд ли действуете без согласования с отцом - что кто-то из его друзей упросил его вызволить сына, либо вы сами хотите кого-нибудь спасти... Будут беспорядки. Я согласен на все эти проволочки, но бунта допустить не могу. Поверьте мне, я кое-что понимаю в таких делах.

Я убрал руки подальше от него, даже тон сбавил, - только говорю ему:

- Вы здесь пробыли полдня. И вы мне говорите, что думают наши люди?

- Я говорю лишь то, что знаю, не обижайтесь. Вы сами, или скорее ваш отец, выбрали этот обычай. Хорошо, я согласен. Но как он ни тягостен - я прослежу, чтобы он выполнялся. Боюсь, что это мое последнее слово. Куда вы?!..

Голос его изменился, и строй черных воинов шевельнулся, как спина леопарда перед прыжком.

Я обернулся и сказал громко, чтобы все слышали:

- Я иду к своему народу, чтобы разделить жребий бога.