Тезей (другой вариант перевода)

– Это не годится, – говорит. – В прошлый раз, когда она любила бычьего плясуна и он погиб, я скрыла это от нее, а она потом узнала. Она не поверит мне, она должна увидеть вас сама…

Я поднял брови:

– Пойдите к ней, – говорю, – уверяю вас, она уже успокоилась.

Она схватила меня за руку, тянет, давай кричать:

– О, не будьте так жестоки, не убивайте мою овечку. Посмотрите, здесь два шага всего!.. – И показала на царскую лестницу.

У меня аж дух захватило.

– Что?! – говорю. – А ты не думаешь, что быки меня убьют сразу же?

Она притихла, стала строгой – словно я ее оскорбил.

– Ты!.. Невежда и невежа!.. За кого ты меня принимаешь – за сводню?.. Ох эти дикари!.. Что ты еще скажешь?.. Ведь ей нет и десяти лет!

Я пошел с ней в чем был – в наряде и украшениях плясуна. Она повела меня по широкой лестнице, что освещалась через отверстие в крыше и держалась на красных колоннах… Потом мы долго крутились по каким-то коридорам и наконец пришли в большую светлую комнату. В одном углу детская кровать, в другом алебастровая ванна, куклы на полу… Стены были чудесные: расписаны птицами, бабочками, обезьянами на фруктовых деревьях… Я разглядывал эти картинки, когда услышал писк, тонкий, словно крик летучей мыши. От кроватки ко мне бежала маленькая девочка, совсем голенькая. Она прыгнула мне на руки и уцепилась за шею – легкая, как те обезьянки, нарисованные на стене. Нянька, что привела меня, и другая, что была в комнате, рассмеялись, принялись шутить… А мне было жалко девочку, видно было, что она горевала не на шутку. Все лицо, даже волосы ее были мокры от слез, а под глазами пятна, как от толченого пурпура. Она была из тех тонкокожих девочек, какие бывают в очень древних домах: каштановые волосы, тонкие как шелк, маленькие ручки будто из слоновой кости, глаза прозрачной чистой зелени… Я поцеловал ее, сказал – это научит ее не плакать раньше времени. Тело ее было нежно на ощупь, словно свежий цветок лилии, а груди только чуть-чуть проглянули… Я отнес ее обратно к кроватке, уложил в постель; она свернулась на боку калачиком, ухватив меня за руку, чтобы сел рядом.

– Я люблю тебя, Тезей, я люблю тебя! Я почти умираю, так тебя люблю.

– Оракулы говорят, что ты будешь жить. А пока – усни.

Она потерлась о мою руку мокрой щекой.

– Ты такой красивый!.. Ты бы женился на мне, если бы я была большая?

– Ну конечно. Я бы убил всех твоих поклонников и увез бы тебя на золотом корабле.

Она подняла на меня глаза. Ресницы слиплись от слез.

– Акита говорит, когда я стану женщиной, тебя уже убьют.

– Это в воле бога. Но я стану слишком стар для быков, уж это точно. И тогда вы, прекрасные дамы, все забудете меня.

– Нет! Я всегда буду тебя любить! Когда ты станешь старый-старый … двадцать, тридцать лет тебе будет – все равно я тебя буду любить!

Я рассмеялся.

– Посмотрим, – говорю. – Но я тебе вот что скажу. Когда ты вырастешь, я стану царем, если буду жив. Хочешь поспорим? Это пари для тебя, ясноглазка. Будешь ставить на меня?

– Буду… Но мы теперь помолвлены, ты должен дать мне подарок на память…

Я предложил ей кольцо, на мне их много было, но она затрясла головой:

– Нет, кольца – это всего лишь золото… Мне надо немножко твоих волос. Няня, иди сюда, отрежь у него прядку.

– Послушай, волосы я обещал Аполлону, я не могу их отдавать тебе. И потом, если кто-нибудь ими завладеет – мне могут причинить зло. – У нее задрожали губы, и я услышал, как одна из нянек шепчет: "Вот видишь? В душе он все еще варвар!.." И тогда, – хоть это мне не нравилось, – тогда я сказал из гордости, сказал легко и весело: – Впрочем, ладно. Если хочешь – возьми волосы.

Нянька принесла женскую бритву и отрезала ей прядь моих волос. А она:

– Не бойся, – говорит. – Я буду их хранить крепко-крепко!.. Кроме меня, их никто не возьмет!

Когда я уходил, она положила их на ладонь и осторожно гладила кончиками пальцев. Я задержался у дверей помахать ей рукой:

– До свидания, ясноглазка. А ты так и не сказала мне, как тебя зовут…

Она подняла глаза и улыбнулась:

– Федра.

6

Однажды Дедалов Бык поломался. Поломался рычаг, так что голова у него не двигалась. Привели мастеров чинить его; плясуны поначалу собрались посмотреть… но работа была кропотливая, всем надоело – разбрелись. А я остался. Мне всегда было интересно, как что сделано. Теперь я уже понимал немного по-критски – знал ритуальные слова, слышал, как говорят со слугами, – так что мог следить за их разговором. Один рассказывал, что на южном побережье строят наблюдательную башню на случай войны с Египтом. Другой ответил, что он лично ничего не имеет против Фараона. Говорят, он поклоняется лишь Богу Солнца и пренебрегает другими божествами, но ремесленникам у него не худо… "Раньше у них нельзя было делать ничего нового – только копии старых изделий, но теперь человек может получить радость от своей работы… Говорят, у них есть даже законы для ремесленников, и ты можешь работать для кого хочешь. По мне – так египтяне могут приходить хоть сегодня".

Я подошел поближе.