Тезей (другой вариант перевода)

Я огляделся. В чистом поле по весне больше укромных уголков, чем в Бычьем Дворе: кроме наших узелков с одеждой да постелей – лишь голые стены кругом. Все молчали. Потом Меланто сказала: "А у нас его легко можно спрятать. Наше жилье – как старый крольчатник: полно закоулков разных, углов, доски отодраны… Охраняют только наружный выход".

– Это годится для вашего оружия, – говорю, – а для нашего не пойдет. Скорей всего нам придется подниматься ночью – вырваться наружу, а потом уж штурмовать ваши ворота.

Опять замолчали ребята. И тут Иппий глянул на меня из-под своих накрашенных ресниц:

– Тезей, если нам надо выпустить девушек ночью, то я наверно мог бы пройти туда к ним.

Мы все уставились на него ошарашенные, а он пошептался с Фебой и ушел с ней куда-то, не обращая на нас внимания. Некоторое время его не было, и мы за разговором уже забыли о его выходке, – смотрим, к нам идет Феба, но не в бычьем своем наряде, а в афинском платье. "Что она с собой сделала, думаю, – что стала такой красавицей? Да нет, это не Феба вовсе…" Девушка шла, потупив глаза и стягивая руками шарф на груди; подошла вплотную Иппий! Да, мы ему многое прощали, но теперь наше терпение было вознаграждено. Все понимали, какое опасное дело он берет на себя. Ирий тоже понимал – и сказал так: "Иппий прекрасен, но подождите, дорогие мои, вы еще не видели меня!"

Это уже кое-что. Мы уже знали, что лишь мужчин не пускали к нашим девушкам; а из дворцовых дам немало было таких, что приходили к ним, когда темнело, с подкупом для стражников и подарками для жриц. Это было кое-что, мы воспрянули духом.

Я только одного боялся, очень боялся. Что надежда будет держать нас в слишком большом напряжении, что из-за этого мы станем слабее на арене. А я чувствовал, что теперь – когда, быть может, это уже последняя вахта перед зарей, – теперь мне нельзя терять ни одного из моих, я этого не вынесу.

Если ты надеваешь свободное ожерелье, выходя на арену, в нем обязательно делаешь слабое звено, на ниточке, на случай, если рогом зацепит. Это старый обычай. Теперь я приказал Журавлям сделать то же самое с поясами, под пряжкой, чтобы незаметно было; на наших глазах одного мидийца бык захватил за пояс и убил… Это новшество переняли многие плясуны, но получилось так, что испытать его первым пришлось мне. Я подпустил Геракла впритир, и он меня зацепил. Пояс какой-то миг еще держался, я успел подумать – конец мне… и тут он лопнул! Я убрался в сторону, – без особой грации, но лишь небольшой порез на боку, – и тут мой бандаж с меня свалился. Я отпихнул его ногой – и стою на арене в чем мать родила.

Только что на трибунах люди орали, стонали, вопили… думали, увидят наконец мою смерть… Теперь хор звучал по-иному: женщины ойкали и повизгивали, а мужики разрывались от хохота. Менестий и Филия отвели быка, Хриза шла в прыжок… но это все они уже видели, и теперь все смотрели только на меня. Все. Пятнадцать тысяч человек.

Раньше я как-то об этом не подумал, а теперь – в жар бросило: ведь до конца пляски никуда не денешься с этой голой открытой арены!.. Я даже не заметил, что бык повернул на меня, пока Нефела не окликнула. Ей пришлось уводить его, потом мы с Аминтором спасали ее, – я забыл о себе в тот миг, но когда снова появилось время подумать, меня взяло зло на критян. На арене злиться нельзя: опасно, глупо… На самом деле глупо! "Мое снаряжение создал раб, – думаю, – а меня – Всезнающий Зевс. Так стану ли я, эллин, стесняться этих придурков, землепоклонников, считающих, что Он умирает каждый год?"

Я забежал к быку и начал плясать перед ним, начал танцевать с ним так, что он уже не знал, чего от меня ждать. Задурил я его настолько – он даже косить начал, уже не видел меня толком. Я прыгнул на него в полусальто и поскакал на нем, стоя, разведя руки. Народ уже не смеялся – кричали, аплодировали… Вскоре настроение у него испортилось, он отвернулся и пошел к своим воротам. Пляска кончилась. А в Бычьем Дворе наш народ веселился, отпускали похабные шуточки в мой адрес, но все были рады. Наверно, я запомнил этот глупый случай не ради него самого, а из-за того, что случилось сразу после.

В тот же вечер раб принес мне письмо на глиняной табличке: молодой вельможа – я знал его – приглашал меня на пир. Когда стемнело, я выкупался и оделся… Да, у них там, в Лабиринте, повсюду вода бежит из труб, носить не надо. Есть даже специальные трубы с водой, чтобы смывала нечистоты; так что отхожие места прямо в домах сделаны – никуда не ходить… Так вот, выкупался я, оделся – и пошел. Иду вдоль колоннады – вдруг из-за колонны женщина Тронула меня за руку:

– У Телефа сегодня не будет пира, – говорит.

Лицо у нее было плащом закрыто, но волосы седые; и по спине согнутой видно, что старая.

– Он только что прислал мне приглашение, – говорю. – Он что, заболел или в трауре?

– Он ничего не посылал. Следуй за мной, я покажу куда тебе идти.